Миры Бесконечности - стр. 53
Он разворачивается и исчезает в дверном проеме. А я вновь остаюсь один на один со светящейся голограммой. Но меня волнует только вопрос: «Может, Гил прав?»
– Ну давай же! Меняйся. Ну же! – глядя в зеркало, рычу я.
Но волосы остаются темными.
Я тяжело вздыхаю. Шура говорила мне, что некоторым людям легче изменять что-то в своей внешности. Например, волосы или ногти. И мне показалось это вполне логичным, ведь мы не раз в жизни изменяем их.
Но мне и это показалось нелегко. Вернее, нереально.
– Составить тебе компанию? – доносится звонкий голос Шуры с порога.
Когда я пожимаю плечами, она подходит ко мне и останавливается перед зеркалом вполоборота.
Рядом наши лица просто вызывающе разнятся – это выглядит словно вороны на небе из сладкой ваты. Раньше я считала, что мы с Мэй не похожи, но, возможно, мне просто казалось.
Я скучаю по сестре.
Шура рассматривает мои волосы, словно выискивает в них малейшее изменение.
– Не понимаю, что я делаю не так, – признаюсь я.
– Все обучаются в разном темпе, – утешает Шура. – А некоторым просто нужно найти ниточку в своем сознании. Это похоже на открытие в себе таланта, о котором ты раньше и не догадывалась.
Я морщусь. Уверена, телепатическое общение с Офелией не тот талант, о котором она говорила.
В последнее время меня интересовал вопрос: повлиял ли на это тот факт, что мы несколько лет общались с ней через часы O-Tech? Может, именно поэтому мне так легко удалось связаться с ней? Так как у нас была связь еще до моей смерти, пусть и односторонняя? Наверное, в Бесконечности есть и другие люди, которые общались с Офелией, как и я. Интересно, они тоже смогли связаться с ней? Пытались ли они сделать это не один раз? И самый главный вопрос: каковы последствия?
Знаю, безопаснее всего не связываться с Офелией снова, но меня терзает вопрос: если бы это ничем мне не угрожало и я точно бы знала, что она не сможет меня выследить, – удалось бы мне что-то узнать о враге?
Изучая мое отражение, Шура заправляет за ухо прядь розовых волос.
– Ты заметила у Ахмета шрам?
Я убираю мысли об Офелии подальше и с любопытством поворачиваюсь к ней:
– Да, и очень удивилась этому. Все остальные выглядят идеальными. Словно шрамы – первое, что исчезает после смерти.
Она кивает:
– Обычно так и происходит. Наверное, потому, что люди подсознательно хотят, чтобы они исчезли. Или потому, что они никогда не считали, что шрамы что-то о них говорят. Я не знаю, почему мы приходим в Бесконечность без каких-либо отметин, которые носили при жизни. Но Ахмет? Он вернул себе шрам. Потому что, по его словам, хочет чувствовать себя самим собой. А шрам так долго был его частью, что без этой линии он воспринимал себя по-другому. Это напоминает ему, что он все еще человек. Анника считает, что сны – различие людей и Колонистов, и это так, – продолжает Шура. – Но Ахмет считает, что наши недостатки