Мировая юстиция в России: создание, деятельность, историческая миссия. Монография - стр. 63
Важным аспектом анализа исторической роли мировой юстиции в России является вопрос о процессе введения в действие судебной реформы 1864 г. Насколько полно воплотилась в жизнь модель правосудия, формируемая Судебными уставами 1864 г.? Насколько их практическая деятельность содействовала процессу формирования гражданского общества в пореформенной России?
Можно отметить, что общество встретило известие о подписании Судебных уставов с большим энтузиазмом. Будущий прокурор Московского окружного суда, один из ярчайших деятелей пореформенных судов М. Ф. Громницкий описывал в своих мемуарах реакцию людей на это событие. Будучи губернским по уголовным делам стряпчим в Воронеже, Громницкий узнал о подписании Уставов на съезде судебных следователей. «Возможно ли передать ту радость, тот восторг, который овладел всеми присутствующими. Хотелось говорить, кричать по поводу этого события, а между тем нужно было смирно сидеть и слушать доклады и споры. В перерыве эмоции кипели: дана была полная воля неудержимой болтовне и излиянию восторгов по поводу полученной новости. “С января может быть станут вводить новый суд?” – слышались смелые голоса. “Едва ли так скоро”, – отвечали другие. “Когда станут вводить, никто не знает, важно то, что Судебные уставы не мечта, а факт”, – трезво говорил кто-то»>237.
Однако сразу за подписанием Уставов немедленного открытия новых судов не последовало. Шло время, а никакой информации о сроках открытия новых судебных мест не появлялось. К лету 1865 г. в обществе стало зреть опасение, что государство затягивает проведение реформы и даже решило отказаться от нее. 17 июня 1865 г. академик А. В. Никитенко записал в своем дневнике: «Говорят, что судебная реформа откладывается в длинный ящик. А между тем ею возбуждена томительная жажда: всякий ожидает ее, как манны небесной. Но административная и бюрократическая сила не хочет выпустить власть из своих рук»>238.
Еще более томительно было ожидание в провинции. М. Ф. Громницкий вспоминал: «Ни газеты, ни случайные приезжие из столицы не приносили нам ничего нового о реформе, а так как мы только и жили во сне и наяву последнюю, то вполне естественны наша вялость и хандра. На всякое лицо мы смотрели как на вестника чего-нибудь нового. Пусть бы он рассказывал “небылицы в лицах”, и мы подозревали бы сочиненность рассказов – и все-таки нам было бы легче. Самое тягостное было молчание, неизвестность»>239. Опасения эти были оправданны: очень легко было отказаться от проведения реформы, достаточны было просто не предпринимать никаких шагов.