Мирное время-21. Премия им. Ф. М. Достоевского - стр. 27
Я очнулся. Встал. Подошел к окну. Раздернул тяжелые шторы. Я дернул за угол, и по ткани пробежала волна. Было ранее утро. Из-под серого неба светило ранее солнце, бесцветное, как гриб-альбинос. Я до странности знал, что мне делать. Оделся, накинул плотную широкую куртку и пошел на крышу. Люк, что ведет туда с двадцатого этажа, плотно задраен. Это не беда. Я присаживаюсь на ступеньку. От нее тянет холодом. Ступенька дает понять, чтобы я не раздумывал слишком долго, как отпереть люк. Но я задумываюсь о другом. Чем я отличаюсь от голубя? Тем, что моя черепная коробка способна вместить не три, а тридцать три желания одновременно? Так ведь в одну калитку тридцать трех богатырей не втиснуть… Оказывается, я не обладаю самым главным. Тем, что нужно для того, чтобы осуществить хотя бы одно желание. Ключом, плоскогубцами, ножиком… Шпилькой, наконец! Я – бесполезен без Михи!
И тут передо мной возник кочевник. Это был не сон, а живой человек. Я встречал его раньше. Я вспомнил: киргиз-дворник появился в доме по решению совета жильцов, и на лестничных клетках стало чисто. Но мне никогда не доводилось видеть его лица, а только спину или тень тщедушного человека с метлой. Теперь я вижу его лицо надо мной. Смуглая кожа, которая кажется черной, как у негра, белая вязаная шапка до бровей, черные глаза, не светящиеся добром.
– День добрый. Ключ от крыши есть? – упредил я его обращение ко мне.
– Что надо? Ключа надо? Зачем надо?
В самом деле, зачем? Зачем мне ключа? Соврать ему, что решил прогуляться и прыгнуть? Этот – не удивится. Этот – вызовет наряд. Мы с ним – не сограждане, не земляне. Я – его дополнительная головная боль, похуже вируса.
– У меня там коврик, – нашелся я. И обнаружил, что сумел удивить кочевника.
– Какая коврик? – округлились черные веки, а белая шапка поползла наверх по черному лбу.
– Зеленый коврик. Вот такой, – я изобразил руками прямоугольник.
– Молиться надо? Есть коврик. Мой коврик, – ответил мой кочевник, и его лицо как-будто просветлело.
«Хочу, кочевник, хочу. Но не могу. Не умею. Вот такой Аллах Акбар».
– Так что, откроешь?
Мой кочевник со всей искренностью почесал затылок под шапочкой. Он отставил помело и зазвенел связкой ключей. Уже открыв люк, он занял положение между крышей и мной, и уточнил, не собрался ли я дурить. Он использовал другое, тюркское слово, но я догадался, я понял его.
– Я же тебе говорю, домовой, – я за своим ковриком…
Что мне взбрело в голову спросони? Легкий вечерний хмель от выпитого с Михой? Или тот сок, который то и дело бродит в русском человеке, в беспокойной его душе? Бродит, бродит и временами кружит голову, как настоящее вино.