Мирное время-21. Премия им. Ф. М. Достоевского - стр. 16
– Скоро нас выпустят. Сын на обходе, у них форс-мажор. Борьба с вирусом. Нам все врут, Москва не готова, пол города вымрет. Больницы уже битком, врачи бегут, – донеслось из-за спины.
Я слушаю в пол уха. Я привык верить своим глазам, и логике. В нашей (она уже, оказывается, стала «нашей»…) больнице нет никакой паники, и врачи на местах, да и куда им бежать из Ноева Ковчега!
– Сын сказал? – спрашиваю я, чтобы поддержать разговор.
– Нет, «Эхо»…
Я не сразу понял, что речь – о радио. О том самом «Эхе Москвы». Мне пришел на ум Нагибин и коллекция «эх». Мальчик, бегущий за автобусом, стремительно отъезжающим из детства, и на губы отстающего напыляющий скрипучий песок и соленый вкус вины.
– Вирус вины, – себе под нос произнес я, сам толком не зная, что имею в виду.
– Не вирус виноват, власть такая, – превратно понял меня художник.
Слово «власть» заставило меня сосредоточиться, как заставила бы подобраться ледяная капля с крыши, упавшая точно за шиворот. До меня дошло, о каком «Эхе» сказал мой собеседник. Не то «Эхо», не мое.
– А тут все ровно, персонал при деле, нас вот лечит. Даже Вас пускают, пусть и карантин, – уточнил я.
– Вот и я про это. Всеобщий бардак, блат и вседозволенность – для тех, у кого связи. Вон для тех!
Мой новый знакомый указал туда, где, по всей видимости, расположен Кремль. Но Кремля-то как раз я и не вижу. Это удивило. «Сокол» виден, а Кремль – нет.
– Так это не «Сокол». Это гостиница «Ленинградская» у Трех Вокзалов, – поправил меня художник. Там, внизу, пивная, мы вчера собирались нашей мастерской, отметили открытие выставки.
– Передвижников?
– Нет, «Новый москвошей», – спокойно соотнесясь с насмешкой, пояснил художник. Но на меня напал бес иронии. Уж не «Эхо ли Москвы» навело порчу?
– А как же карантин и самоизоляция? Москвошеи вируса не боятся? В Европе-то уже никаких выставок… Одни маски-шоу. Сидят по домам как миленькие. В упаковочках.
Говоря, я обернулся. Меньше всего на крыше хотелось вести спор о политике, тем паче – с незнакомым человеком. Бог его знает, что там на уме, да с такими руками и переносицей… Скажешь «Крым наш», а он тебя – курлык за борт! Хотя, по гамбургскому счету, не в том дело. Разговор такого рода приземляет высокий лад; политика – словно вирус, который стремится к телу, чтобы укорениться в ней и заставить служить ему. Только тело тут иное, не из кожи, мышц и костей составленное – а тело души. Я давно заметил – ошибочно считать, что вирусы сплетни, вирусы попсы, вирусы навета и неверия в свои силы среди нас, людей русского общества, липнут ко всякому без разбора, хоть горбоносому, хоть лицо пуговкой. Нет, вирус приглядит себе как раз того, у кого лоб повыше… Отчего так, пока мне не ведомо. Может быть, от высокого ума иммунитет души слабнет? А еще мне пришло в голову, что с Михой ни разу мы не заговорили о политике.