Мир в ладони - стр. 36

Ночью не оглядывайся посреди поля.

Никогда, даже если почувствуешь взгляд, если услышишь за плечом свое имя шепотом.

Коли заплачут младенцем, или закряхтят голосом соседа Мишки – иди, не поворачивая головы.

Или беги – это уже не важно.

Ночью посреди поля, особо на Ивана Купала.

Не оглядывайся, ты же знаешь: Мишка повесился на сарае после сенокоса в прошлом году. Как ему тебя позвать? Это Ырка – вон мелькнули зеленые кошачьи глаза на лунной дорожке, а теперь и там. Что делаешь ты сегодня здесь за околицей один? Сена ищешь?

Кто-то сжег сено Мишки на Ивана Купалу. Немного – сенокос только начался. Говаривала Шурушка у магазина, что молодежь напакостила, когда костры свои палила да без трусов через них скакала у омута под горой возле конюшен. Язычники. Горько запил тогда Мишка, а к утру субботы и повесился. Теперь за рекой сбоку от всех один на кладбище лежит.

Или не лежит? Снова скрипит позади мокрая трава.

И при жизни-то он добряком не слыл, а теперь выпьет твою кровь. Не ты ли сено пожег? Молодое, первое сенцо! Молодая кровушка! Старая тоже сойдет, и, если ты уже не первый, кого он тут встретил, – повезло тебе крепко. Ночное поле просто выпьет тебя до последней капли, насытится и успокоится, выпустив твою голую душу в рассвет. Но коли в сей час громко закричит трижды ночная птица с дальней опушки – быть тебе Укрутом, помощником Мишки.

Значит, ты первый. Значит – это навсегда.

Будешь ты вечно носить ему в старом мешке маленьких распоясавшихся деревенских шалунов да отчаянных священников, что попытаются изгнать с полей Мишку молитвою. Молитвы тебе боле не страшны. Каждое лето на пару с новым хозяином вы будете слушать из темного оврага как резвится молодежь у реки, как пускают на быстрину воды головные венки и желания. Целуются в прибрежной роще, но в поля не идут. Знают – там теперь и навсегда сидишь ты.

Тот, кто вышел однажды один в ночь на Ивана Купала в нескошенное поле.

И оглянулся на Ырку.

Впрочем, ты все-таки беги. Беги над травой к лесу, в сторону крика ночной птицы – может, лешие спасут, может, помогут.

Если умеют и если захотят.

Ительмены и один алюторец, незаметно потерявший где-то идентичность, решили жить в столице. Четыре человека, и еще женщины с ними. Сразу за праздником Алхалалалай – поздней осенью, стало быть, и решили.

В обычную столицу они, хитрые, не поехали – там могло быть жарко, аднака. Осели на берегах Северной столицы. В одном из ее северных районов на Северном проспекте. В крохотной квартирке-однушке не от бедности, но чтобы хватало тепла от очага, который они разожгли посреди комнаты меж двух черных камней. Во-первой намыли оба огромных окна в целый метр размахом: одно на восток, другое на запад – чтобы чисто встречать и провожать солнце. Расстелили вытертые шкуры на весь пол. Показались простым пересчетом участковому. Тот попросил не пить жидкость для мытья стекол. Согласны, давно не употребляют такое. Повесили возле входной двери связку охранителей – вот и все, прописались тут. Хорошо!