Мир на взводе: пружина разжимается - стр. 45

Показательно, однако, что медийный успех отнюдь не означал успеха политического. В отличие от протестов в Сиэтле в 1999 году, которые реально затормозили принятие решений в рамках ВТО, акции, подобные «Occupy Wall Street», никаких практических последствий не имели и никоим образом не принудили власть имущих хоть что-нибудь изменить.

Собственно, именно неэффективность массовых мобилизаций и вынудила их участников (вернее, определенную их часть) поставить вопрос о необходимости перехода от протеста к организованной политике. И вот тут-то востребовано оказалось не только наследие Маркса как великого экономиста, проанализировавшего противоречия капиталистической системы, но и марксизм как теория политического действия. Другой вопрос, что речь идет не о том, чтобы с религиозным рвением повторять идеологические марксистские мантры столетней давности, а о том, чтобы формулировать новую повестку дня и новые политические проекты на основе марксистского анализа.

Классовая структура общества радикально изменилась не только по сравнению со временами Маркса, но и по сравнению с ХХ веком, когда индустриальный капитализм достиг на Западе своего расцвета. На рубеже ХХ и XXI веков в мире происходили два глобальных социальных процесса, одновременно дополнявших и противоречащих друг другу. С одной стороны, имела место беспрецедентная пролетаризация населения в мировом масштабе. В странах Азии, Африки и Латинской Америки огромная масса населения, ранее связанная с традиционным сектором, вовлекалась в современное хозяйство и индустриальное производство. В развитых европейских странах представители бывших свободных профессий, технические специалисты, интеллектуалы, ученые, даже работающие на дому программисты, дизайнеры и всевозможные представители креативного класса окончательно превращались в наемных работников.

Выдающийся американский социолог Иммануил Валлерстайн характеризовал конец ХХ и начало XXI века как время тотальной пролетаризации[42]. Но, с другой стороны, классовая структура становилась все более размытой, традиционные связи ослабевали, привычные механизмы солидарности и коллективного взаимодействия переставали работать. Новые пролетарии оказались гораздо менее связаны между собой, чем рабочие промышленных предприятий ХХ века. Предприятия становились меньше, коллективы – менее многочисленными, а их структура – более дифференцированной. Старые индустриальные регионы – будь то Западная Европа, страны бывшего советского блока или Америка, утрачивали значительную часть производств, которые перемещались в Латинскую Америку, Восточную Азию, Китай. Место организованного промышленного пролетариата занимали работники сферы услуг, сотрудники образования и здравоохранения, ученые. В свою очередь, новый рабочий класс формировался в странах, не имевших традиций социалистического движения, условий для развития свободных профсоюзов и левых политических партий. Разрыв в оплате труда между различными группами наемных работников резко увеличился, что неминуемо ставило вопрос о том, насколько прочной может быть солидарность между ними.