Мир глазами Гарпа - стр. 95
Мрачные размышления Марка Аврелия были, разумеется, предметом серьезного писательства, думал Гарп. А вот разница между Грильпарцером и Достоевским была отнюдь не в предмете. Она – в уровне ума и доброты, заключил он, в уровне истинного мастерства и артистичности. Отчего-то столь очевидное «открытие» его обрадовало. Годы спустя Гарп прочитал у одного критика в предисловии к произведениям Грильпарцера: «Это был весьма впечатлительный, измученный жизненными невзгодами человек, часто подверженный депрессиям, а порою самый настоящий параноик, вечно раздраженный, вечно всем недовольный, буквально задыхающийся от собственной меланхолии, – короче, очень сложный и вполне современный человек».
«Возможно, все это и справедливо, – писал сам Гарп, – однако Грильпарцер был еще и на редкость плохим писателем».
Убежденность Гарпа в том, что Франц Грильпарцер был «плохим» писателем, как ни странно, дала ему самому впервые какую-то уверенность в собственных силах – он поверил в себя как в писателя, еще ничего толком не написав. Возможно, в жизни каждого писателя необходим такой момент, когда какого-то другого автора клеймят за полную профессиональную непригодность. Инстинкт убийцы, проснувшийся в душе Гарпа по отношению к бедному Грильпарцеру, был тайным и чисто борцовским. Читая отзывы критиков, Гарп как бы наблюдал своего противника во время схватки с другим борцом и старательно отмечал его слабости и просчеты, понимая, что сам может сделать лучше. Он даже заставил Дженни прочесть «Бедного музыканта» – один из редких случаев, когда его интересовало именно ее литературное мнение.
– Чепуха, – вынесла свой приговор Дженни. – Примитив. Слезливо и сентиментально-слащаво. Взбитые сливки.
И оба остались этим приговором несказанно довольны.
– А знаешь, мне и комната его совсем не нравится, – сказала Дженни. – Разве такой должна быть комната настоящего писателя?
– Ну, это-то, по-моему, никакого значения не имеет, мам, – заметил Гарп.
– Не скажи. Вся забитая барахлом, темная… И атмосфера в ней какая-то чересчур нервная.
Гарп заглянул в комнату матери. На постели, на комоде под зеркалом (так что посмотреться в него было совершенно невозможно) – всюду громоздились стопки страниц ее невероятно длинного и путаного манускрипта. В общем, Гарпу показалось, что комната матери тоже не очень-то похожа на комнату настоящего писателя, но вслух он этого не сказал.
Он написал Хелен длиннющее послание, в котором обильно цитировал Марка Аврелия и мордовал несчастного Франца Грильпарцера. По мнению Гарпа, «Франц Грильпарцер умер в 1872 году, и умер навсегда, подобно дешевому местному вину, которое даже вывезти никуда нельзя из Вены, потому что по дороге оно испортится». Письмо напоминало борцовскую разминку мускулов перед состязанием, и Хелен, похоже, это поняла. Гарп даже написал письмо под копирку – настолько оно ему нравилось – и послал Хелен копию, а оригинал оставил себе. «У меня такое ощущение, – написала ему в ответ Хелен, – что я понемногу превращаюсь в библиотеку или, точнее, в папку для твоих черновиков».