Мир Гаора. 5 книга. Ургайя - стр. 23

, туман белый, местами голубой до синевы, и тоже плотный. Оба рукава закрыты туманом как стенами, и берегов с обеих сторон не видно, а посередине над стремниной туман чуть редеет, но тоже… Так… так получается, кто-то неведомый закрыл ему дорогу и к Огню, и в Ирий-сад, а стремнину… оставил? Но ему не выплыть, он устал. Нет. Огню он не нужен, он не ургор, а полукровка, и Мать-Вода его отвергла, не пустила в Ирий-сад. Ну… ну, так тому и быть. Всё, он больше не может. Вот оно – место твоё, галечник на стрелке у начала Стиркса. Нет тебе дороги больше никуда, нечего и барахтаться.

Он снова лёг и закрыл глаза, прижавшись щекой к острым, сразу и ледяным, и горячим камням. Всё, больше он никуда не пойдёт и не поплывёт. Что мог он сделал, а теперь пусть будет, как будет…

– Рано ж ты сдался, парень, – укоризненно покачала головой Мокошиха.

– Не по силам дорога оказалась, – так же со вздохом согласилась Нянька. – Неужто зазря всё?

– Подождём, – спокойно сказала Мокошиха. – Пусть полежит, пока сам не захочет выплыть.

То ли сон, то ли беспамятство… временами он ненадолго приходил в себя, ощущал камни под собой, жар справа и влажный холод слева, и снова проваливался в бесцветную пустоту, где уже не было ни страха, ни боли, ни надежды. Он ничего не хотел и ничего не ждал.

Неощутимо и безостановочно шло время. Ровно вытянувшись, горел в плошке огонёк, тихо кипела в деревянной чашке рядом вода, застыли на стене чёрные тени сидящих женщин.

Он очнулся оттого, что кто-то или что-то осторожно и ласково трогало его голову, гладя волосы. Вода? Он сползает в воду? Ну и пусть. Унесёт – так унесёт, утопит – так утопит. Его опять погладили по голове, по-прежнему ласково, но уже слегка ероша волосы, будто будили.

– Не спи на земле, простудишься.

Одновременно ласковый и строгий, мучительно знакомый голос.

– Мама?! – вырвалось у него.

– Мама, – неожиданно громко и ясно прозвучало в повалуше.

Мокошиха и Нянька, быстро переглянувшись, подались к нему, готовясь перехватить и удержать, когда начнутся судороги, но он лежал неподвижно,

– Мама, ты?

– А кто же ещё? – негромко засмеялись над ним.

Он открыл глаза, рывком оттолкнулся от земли, жёсткого галечника, и сел. Перед ним стояла женщина, с головой закутанная в серо-голубой туманный платок, сквозь который смутно просвечивало её лицо.

– Мама, ты здесь? Откуда? Зачем?

– Глупышок ты мой, – засмеялась она. Из-под туманного платка выпросталась рука, загорелая, в мозолях и шрамах, с коротко остриженными ногтями, потянулась к его голове и пригладила ему волосы. – Где же мне ещё быть? Где ты, там и я.