Минувшей жизни злая кровь - стр. 27
На станцию поехали чуть ли не всей семьей. Возбужденная Зойка, еще больше похорошевшая после родов, которые придали ее стройной фигуре соблазнительную женственную завершенность, прокладывала дорогу в толпе своей многочисленной свите. Ее мать, сурово сжимая губы, несла на руках внучку, глядя сухими глазами прямо перед собой. Слез уже не осталось. «Так бы и шваркнула малую об рельсы – уж лучше пусть сразу погибнет, чем мучиться, и эту гадину Зойку разорвала бы на куски. Куда вот ее лихоманка несет? Кому оне обе там нужны? А ребенчишка-то как жалко! Ой, глаза б мои не глядели на них», – горевала она, все крепче прижимая к себе девочку. За материну юбку держалась младшая, которую с появлением новорожденной все в доме стали звать «маленькой мамой» (такой заботливой няньки у ребенка больше никогда не было). Эта шестилетняя «мама», которую лишали любимой «живой куклы», застыла в своем первом невыносимом горе расставания. За ними шагал отец с чемоданом, перевязанным веревкой, а замыкали шествие братья-подростки, которые тащили узлы с вещами.
Паровоз истерично загудел, зафыркал, плюясь черным дымом, залязгал буферами, примериваясь к дальней дороге. Внезапно вагон дернулся, пассажиры и провожающие засуетились, заохали, утирая слезы и бестолково тычась друг в друга с прощальными поцелуями. Вещи уже внесли в вагон, и Зойка вышла на площадку. Ее мать, поцеловав в лобик улыбающуюся внучку с недавно проклюнувшимися передними зубками, молча протянула ребенка Зойке. Суровый отец, переживший немало за свои сорок три года, горько плакал, роняя слезы в свои лихие «чапаевские» усы. Зойка заревела, глядя на прямую спину матери, уходившей с платформы, не помахав ей на прощанье. Только маленькая сестренка, не выпуская материной юбки, все поворачивалась зареванным личиком, спотыкаясь и снова оглядываясь. Проводница загнала пассажиров в вагон и закрыла дверь. И опять побежали рельсы, то сливаясь, то расходясь в разные стороны, как тогда, три года назад, когда Зойка впервые уезжала из дома, полная радужных надежд на свое необыкновенное будущее.
И опять златоустовские родственники помогали ей штурмовать московский поезд. Мешочники, которые лезли по головам, сшибая народ своими баулами, служивые и командировочные, в большинстве все еще в застиранном армейском обмундировании за неимением лучшего, и прочий люд, которому никак не сидится на месте, – все рвались в Москву. Грудничок в вагоне – не самая большая радость для пассажиров, но в Зойкином купе плацкартного вагона ехали демобилизованные, которые после тяжелых ранений еще многие месяцы после Победы на Западе и Востоке скитались по уральским госпиталям. Для них, повидавших столько смертей, маленький ребенок был как глоток живой воды. Зойка с легкостью доверила свою дочку рано поседевшему солдату, который нянчился с ней всю дорогу: кормил из соски, подмывал в общем туалете, пеленал и укачивал на руках, еле передвигаясь по коридору на изуродованных ногах. Его спутники помоложе, приободрившись, развлекали Зойку смешными байками, забыв о своих ранах и увечьях. Войну не вспоминали. Спасибо, что живы остались. Мирная жизнь – это уже счастье. А если еще дома дождались, так больше ничего и не надо.