Минувшей жизни злая кровь - стр. 2

Больную быстро завернули в халат, накинули на нее одеяло и потащили втроем к лифту. Внизу ее, на удивление довольно тяжелую, опустили, будто тряпичную куклу, прямо на бетонный выступ крыльца. Одеяло сползло. Голые руки и ноги повисли безвольными плетями, безразличные к обволакивающим их хлопьям снега. Врач побежал к машине, которой так и не удалось подобраться поближе. Шофер никак не мог совладать с носилками – это был его первый выезд на «Скорой».

Доживавшая свой век раздолбанная машина рванулась к шоссе и затряслась в сторону окружной. Младшая притулилась возле матери, держа ее за руку. Больная очнулась и равнодушно смотрела перед собой. Незаметно она отвернулась от дочери и затихла. Сидевший в кабине врач метнулся в салон и стал нащупывать у нее пульс. Машина уже въезжала в ворота больницы. Не дожидаясь, когда неторопливый охранник поднимет шлагбаум, врач взвалил на плечо старуху и припустил к приемному покою. Младшая бежала за ним, на ходу подбирая слетавшие с больной одежки.

В приемном покое он быстро «сдал» больную и мгновенно исчез. Старуха еле дышала. Подошел дежурный врач, сдерживая зевоту, мельком взглянул на вновь прибывшую и распорядился поднять ее в отделение.

– Поставим капельницу. Посмотрим завтра утром. Сделаем анализы. Сейчас уже одиннадцатый час, поздно, никого нет. Звоните завтра. Нет, оставаться вам здесь незачем. Завтра. Все завтра, – вынес свой приговор усталый доктор и направился в ординаторскую.

К середине 1944 года война откатилась уже на Запад. Из глубокого южноуральского тыла, день и ночь ковавшего будущую Победу, потянулись на свои пепелища эвакуированные из центральных областей страны. Возрождать жизнь в родных краях. Собирать осколки разбросанных войной семей и поджидать своих выживших в этой страшной мясорубке солдат на пороге родного дома.

В морозном январе 1942 года в большое русское село неподалеку от Златоуста, на северо-восточной окраине Башкирии, бывшей когда-то Уфимской губернией, привезли ленинградцев-блокадников, заморенных, неприспособленных к суровой жизни на уральской земле. Их, полумертвых, доставили на подводах со станции к сельсовету, откуда людей разобрали по домам жители села и окрестных деревень. «Ох, не жильцы они на этом свете», – качали головами встречавшие. И все же эти бледно-голубые тени выстояли, напитав духом своего великого города те края, где их приютил разноплеменный народ, деля с ними всю войну и крышу над головой, и последний кусок хлеба, и общее горе, и редкие радости. В спешке покидая его, ленинградцы увозили с собой, словно иконы, какую-никакую память о нем: книги, фотографии или открытки с городскими видами и репродукциями музейных сокровищ. В эвакуации им это очень помогало держаться, приобщая к высокой культуре местных жителей.