Минута после полуночи - стр. 5
– Зал, – объяснил секретарь, задергивая портьеру. – У артистов утренняя репетиция.
Алимов кивнул, снял шляпу и огляделся в поисках вешалки, с которой обычно начинается театр.
– Кладите на диван, – подсказал секретарь. – Гардероб внизу, к тому же он все равно закрыт. Солисты пользуются своими гримерками.
Алимов неловко пристроил шляпу на узкий диван, обтянутый холодным полосатым атласом. Повернулся к камину, пригладил перед зеркалом чуть растрепавшиеся короткие темные волосы. Внезапно его глаза столкнулись с другим взглядом из-за плеча. Алимов резко обернулся.
Центральную часть стены напротив входа занимал большой портрет молодой женщины. Женщина сидела в кресле очень прямо, не касаясь спинки. Пышные каштановые волосы собраны на голове короной, серые глаза с интересом рассматривают входящих, в уголках ярких губ притаилась усмешка. Воздушная белая блузка с пышными рукавами перехвачена поясом темной юбки, подчеркивающим неправдоподобно узкую талию. В правой руке, лежащей на коленях, дама держала свернутые рулоном ноты, кисть левой руки изящно свисала с деревянного подлокотника.
– Кто это? – спросил Алимов, заинтригованный сочетанием насмешки и внутренней силы в женском лице.
– Екатерина Богданова-Сиберт, весьма известная в прошлом певица. – Стас встал рядом с гостем и, склонив голову, полюбовался картиной. – Хороша, не правда ли? По свидетельству современников, имела уникальный голос, но больше пела за рубежом, чем в России. Осталась в истории как «сирена самоубийств». Патрон наткнулся на ее портрет в куче какого-то хлама, не имеющего музейного значения, купил и отреставрировал. Возможно, именно на этом месте он когда-то и висел. – Стас поправил очки. – Кстати, этот дом когда-то принадлежал ее мужу.
– Значит, ПС – его инициалы на воротах?
Стас покачал головой.
– Не его. Особняк построил астраханский купец Петр Синюшин в начале девятнадцатого века. Считался здравомыслящим дельцом, пользовался авторитетом среди собратьев. А на строительстве этого домика прямо помешался. Такие суммы вкладывал, что достроить не сумел, разорился, только инициалы и остались. Дом купила семья графа Олсуфьева для своего непутевого отпрыска, которому потребовалась срочная эвакуация из Петербурга. Наследник и здесь не оплошал: зарядил первостатейный бордель с французским кордебалетом. Погулял годик, а потом утонул в ванне с шампанским. Приятели и кокотки разбежались, а дом купил муж этой дамы, – Стас кивнул на портрет. – Генерал-аншеф продержался дольше всех. Из немцев был, непьющий, положительный. А под старость – ударил бес в ребро. Взял и женился на девице, годившейся ему во внучки. Как легко догадаться, прожил он после этого недолго. Поговаривали, что смерть была темная, только молодая вдова дожидаться расследования не стала: продала имущество и уехала за рубежи отечества. Там карьеру сделала, там и похоронена. – Стас развел руками. – Вот такая история.