Минтака Ориона - стр. 8
Вся эта огромная машина, возглавляемая женщиной, в свои почти сорок выглядевшей как топ-модель, работала исправно, без срывов. У Аллы Геннадьевны не было разногласий с законом – прибылей она никогда не скрывала и налоги платила исправно. На всех ключевых постах стояли знающие специалисты, которых женщина отбирала сама, практически никогда не ошибаясь в людях. Ее уважали и любили. С подчиненными она была мягкой, но требовательной, никогда не повышала голос. Но умела быть жесткой к тем, кто проявлял недостаточный, по ее мнению, профессионализм.
Она стояла у окна, наблюдая за стайкой мальчишек и девчонок, возвращавшихся из школы. Рабочий день подходил к концу. Оранжевое солнце, оцарапав бока о ребра антенн, стекало за спину длинной многоэтажки. На столе щелкнул переключатель селектора, и голос секретаря сообщил:
– Алла Геннадьевна, на связи Первый вице-премьер.
Женщина вернулась к столу, не присаживаясь, сняла трубку телефона.
– Да, – сказала она теплым голосом. – Слушаю вас, Борис Петрович.
– Здравствуйте, дорогая наша Аллочка Геннадьевна! – пропел в трубку вице-премьер. – Честно скажу, не стал бы беспокоить, но есть одно непростое дело, которое хотелось бы обсудить.
– Прямо сейчас?
– Нет, что вы! Это не телефонный разговор.
– Тогда где и когда? – спросила Алла Геннадьевна.
– Готов приехать к вам, куда и когда прикажете, – ответил Борис Петрович.
– Что ж, приезжайте ко мне в Троице-Лыково к семи вечера. Сможете? Там поужинаем и поговорим.
– Хорошо, дорогая Аллочка Геннадьевна, – пропел вице-премьер, – непременно буду. До встречи.
Женщина положила трубку, с полминуты смотрела на нее задумчиво. «Опять денег будет просить», – подумала она и усмехнулась.
Корабли стремительно приближались друг к другу. Через некоторое время уже можно было хорошо рассмотреть на верхней палубе французского фрегата офицеров команды, которые с напряженным вниманием охотников каждый в свою подзорную трубу наблюдали за действиями англичан.
Внезапно сумрак над морем раздвинулся, и в просвет вынырнуло бледное, трясущееся, как студень, солнце.
Эндрю Сейбл поднялся во весь рост, и только тут ему открылась вся грандиозная картина подготовки парусного корабля к бою. Матросы, одетые кто во что горазд, но с неизменными юбками из грубой парусины поверх штанов, сновали по снастям, занимая каждый свою позицию. Солдаты, которых на линейном корабле было тоже немало, выстраивались вдоль бортов пока еще нестройными рядами для ведения стрельбы из ружей, а при необходимости и для рукопашного боя. Канониры на двух артиллерийских палубах, распахнув порты, выкатывали пушки на позиции, поджигали фитили, подкатывали ядра. И во всем этом на первый взгляд хаотичном движении огромной массы людей таилась некая единая, ни с чем не сравнимая энергия войны, так хорошо знакомая Эндрю. Он прекрасно понимал, чтó сейчас творится в душе у каждого, кто теперь бегал, кричал и ругался или просто с суровым молчанием двигался вокруг него. И в этот ответственный момент он понял, что не может оставаться безучастным.