Минтака Ориона - стр. 76
– И правильно! – поддержал его Сергей. – Скажу лишь, что будет он достаточно долог и весьма успешен. Ты всю оставшуюся жизнь проживешь в Москве, напишешь десятки замечательных портретов. Москва ведь свободна от стеснительных придворных порядков. В ней ты найдешь себя и обретешь настоящее признание. В Москве ты станешь истинно свободным.
– До чего же гладко ты все рисуешь, – сказал Рокотов. – Самому себе начинаю завидовать.
Он лукаво посмотрел на Сергея. Было видно, что Федор не верит в слова Шумилова, но, в силу своей молодости и романтичности, решил подыграть собеседнику.
– Ну, хорошо, – продолжил он. – Предположим, я захочу услышать или увидеть подтверждение тому, что ты из будущего. Что ты можешь мне предъявить?
– Я знал, что это понадобится, – ответил Сергей, ничуть не смутившись. – Вот почему взял с собой то, что теперь никогда не ношу, дабы избежать лишних вопросов. А взял с единственной целью – подарить тебе на память. Вот.
С этими словами Сергей достал из кармана свои наручные часы. Это были японские электронные часы на жидких кристаллах, которые показывали не только время, дни недели, месяцы и годы, но имели хронометр, будильник с двенадцатью мелодиями, пульсометр, термометр и барометр.
– Вот, – продолжил он. – Вот наручные часы из моего мира. У вас тут Кулибин чудеса творит, но такая вещь и ему не под силу. Я объясню, как ими пользоваться.
Рокотов с некоторой опаской взял в руки подарок, внимательно посмотрел на Сергея.
– Ты – точно не дьявол?
– Да нет же!
– Тогда, как попал сюда?
– А вот этого я тебе объяснить не смогу, потому что сам не точно знаю. Скажу лишь, что в моем мире есть люди несравнимо умнее меня, знания которых чрезвычайно обширны и разносторонни. Ваш современник Ломоносов – основатель всей русской науки, а после него история знает десятки последователей, которые развили идеи Михаила Васильевича и подняли науку на небывалую высоту. В двадцатом веке человек сумел преодолеть земное притяжение и полетел в космос. И первым был русский – Юрий Гагарин. У нас есть компьютеры, самолеты… всего не перечислить. Вот только… знаешь, Федор Степанович, утрачено, к сожалению, тоже слишком многое. И культуры это в первую очередь касается. Особенно живописи.
– Почему же так? – спросил Рокотов.
– Для того чтобы это объяснить, одной беседы мало. А ты ведь уезжаешь.
– Уезжаю, – подтвердил Рокотов. Потом добавил: – А ты, Сергей, бросай-ка этого жополиза Сумского и со мной – в Москву!
– Я… не могу, – ответил Сергей. – Мне – тут надобно оставаться. Дело есть.
– Что ж, – вздохнул Рокотов, – очень жаль. Не то мы бы с тобой в Москве-то…