Мимолетное чудо… - стр. 9
Только мамку жалко.
Да и за этих, что сопят в горнице, тоже душа болит.
А как не болеть: Степке-то только десять, а Маринке и того меньше – восемь, а уж Митюне – так и совсем полтора года.
Федор вздохнул и скосил глаза на притихшую мать.
Та, уже вроде оправившись, подбирала волосы под косынку.
Сын улыбнулся: «Ох и хороша у нас мамка-то! Ишь, красавица…»
Любаша встала, налила в кружку свежей колодезной воды, глотнула, вытерла ладошкой рот и, поджав губы, опять присела на лавку. Помолчала, а потом вдруг обернулась к сыну и прошептала:
– А давай запоем? А, сынок?
Федька даже вздрогнул от неожиданности:
– Да ты чего, мам? Ты время гляди сколько! Всех по-перебудишь…
– А чо? Помнишь, как мы с отцом пели? На лугу, на выпасе, по вечерам… Помнишь?
Федор опустил голову и кивнул. Конечно, он помнил… И отца, сильного и доброго, и мать, красивую и счастливую, и их песню, звонкую, легкую, плывущую над деревней…
Враз все рухнуло. И отца нет. И мамка плачет по ночам. Федька подумал, подвинулся ближе к мамке и пробормотал:
– А чего?! Давай запоем… Затягивай.
Любаша кашлянула, чуть напряглась, выпрямила спину, улыбнулась и почти шепотом вступила:
За окном выла и выла озлобившаяся на землю вьюга, заметала пути-дороги ледяной поземкой, рвала ставни на окнах да выстуживала теплые хлева, где коротала длинные зимние ночи домашняя скотина.
Наметала огромные сугробы, вырисовывала чудные узоры на стеклах, застывала ледяной коркой на срубах старых колодцев, остервенело хлопала воротами да калитками…
Зима свирепствовала.
А в маленьком домишке на окраине деревни, в полутемной комнатушке сидели за столом мать и сын. И тихонечко пели…
И неслась по дому, по деревне, по миру эта старая-старая песня, спасавшая от беды и лиха и наших прадедов, и дедов, и родителей…
Любаша с Федором пели с таким отчаянием, с такой душевностью, с таким трепетом, словно очищали этой песней и себя, и свои израненные души, и набирались сил, и учились заново жить.
Разгоралась зимняя заря.
Метель улеглась. Огромные сугробы до половины завалили небольшие оконца, дым из труб темными клубами валил в чуть розовеющее небо.
Деревенское утро занималось…
Любаша, как всегда, суетилась по дому: мало ли в хозяйстве дел… Но усталости она не чувствовала. На душе сейчас было спокойно и тихо.
Теперь она точно знала, что все у них будет хорошо.
Они выстоят…
Оставаться людьми
Дождь закончился так же неожиданно, как и начался полчаса назад.
Словно на небе мгновенно затянулась огромная прореха, из которой на измученную жаждой землю минут тридцать подряд без устали лилась холодная, почему-то серая вода. Выглянувшее затем проказливое солнце враз разогнало мрачные клочкастые тучи, заполонившие весь небосвод, и, будто бы красуясь, повсюду щедро рассыпало ослепительные брызги жарких лучей, тут же заискрившихся миллионами огней в лужах, зеркалах автомобилей и огромных стеклянных витринах местных магазинов.