Милый Ханс, дорогой Пётр - стр. 11
И вот предстают неотразимо в своих нарядах. Молодые, полные сил и желаний смелых самых. А ноги, само собой, выделывают па, синхронно туфли сверкают.
Я припадаю на колено, руки раскидываю в перстнях, давно не было. И они в радости от моей радости:
– О, что это? Это что-то вообще невиданное! Что это и кто это? Сладострастный старикашка, он кто?
– Не старикашка он! Повелитель наш! Мы на все, повелитель, на все готовы!
– Да он мустанг, мустанг! Затопчет! Ой, мустанг, не надо! А грива, смотри какая!
А я все с распростертыми руками перед ними, не дрогнув.
Это так необычно, что они вдруг обычные. Что, кажется, мы даже незнакомы, и я робею, когда обнимаю их. Никакие не тангеры лихие – женщины две с усталыми лицами, в непарадных юбках да блузках, от пота мокрых. Смущаются, что немолодые, а больше еще от прикосновений моих, будто прохожий подошел и тискает. Об этом и речь:
– Какаду, мы не можем. Мы стесняемся, имеем право.
– Почему это?
– Потому что “Я и две моих тетки!” – смех вообще и грех. И ты нас сам стесняешься.
– Ерунда какая.
– Да мы перед тобой будто голые, не ерунда. Какаду, а очень мы неуклюжие?
В общем, после веселья как похмелье горькое. Передо мной они какие есть. У меня один ответ:
– Болео! Болео супер!
Свободная нога Элизабет колеблется вдоль пола. И нога Валенсии то же самое, только на высоте.
– Выше! Супер, сказал!
– Изволь, милый!
– Не вижу!
– Убери нервы, Какаду!
– Принято. Барридос! – не унимаюсь.
И сдвигаю по очереди мокасином их каблучки, это знак. Да просто сбиваю нетерпеливо – не я, нога моя.
– Грубишь!
Сердятся, вращаясь одна за другой, как заведенные. Нет, остановились и за свое опять:
– Какаду, мы правда ведь незнакомы. Если столько лет не виделись.
– Знакомиться не обязательно, вы танцевать приехали.
– Тоже считаем. Во вред даже. Тем более прошлым знакомством по горло сыты, извини. Лучше не вспоминать.
– А то, не дай бог, забудем, зачем приехали!
Наперебой они. Только заткнуть скорей, продыху не дать:
– Хиро!
Послушно обходят меня кругами, как пони, а куда деться, и я кручусь волчком, моя теперь очередь.
Втроем в репетиционной. И до упаду. На ногах уже не стоим, на которых танцуем. А гармошки всё наяривают, подгоняют. Из компьютера бандонеоны, но здесь будто оркестр, в углу вон том или в этом, или, может, за спиной, только невидимый. А за окнами ни огонька, тьма кромешная.
– Так всю ночь и будем?
– Будем. Барридос!
Тут сбой. Жизнь вторгается.
– Валенсия, бледная ты. Отдохнешь, как?
– Да не устала я, с чего ты?
– Тогда я устала, всё.
Это между собой они. И на пол прямо повалились, сели.