Милый, единственный, инопланетный - стр. 28
Лёлька и радовалась за меня, и украдкой вздыхала, понимая, что без её бдительного присмотра я немедленно совершу то самое пресловутое грехопадение.
– Руденский – не герой твоего романа, – грустно говорила она мне в кафе, куда мы забежали отметить мою новую офигенную должность, – но я понимаю, что ты уже влипла по уши, так что... это твой путь и твои собственные шишки, ты должна набить их сама. Всё равно сейчас все мои советы и увещевания – как мёртвому припарки.
Я лишь счастливо и мечтательно улыбалась, потягивая коктейль через трубочку. Ну как это – “не герой”? Ещё какой герой! Самый лучший, самый настоящий, самый любимый!
Естественно, без вездесущего зоркого ока Лёльки Карик оживился и сразу же принялся оказывать мне самые недвусмысленные знаки внимания, маскируя их за “товарищеской помощью юной неопытной сотруднице”. Я, в общем-то, и не слишком долго сопротивлялась...
“Грехопадение” состоялось во время ночного эфира Карика, когда на радио не было никого, кроме нас двоих. Вернее, где-то внизу обретался охранник, но ему не было ровным счётом никакого дела до того, что происходит в студии наверху, так как сам он, по-моему, увлечённо смотрел порнушку. Даже то, что я заявилась в офис внеурочно, мало его беспокоило.
Намного сложнее было отпроситься из дома с ночёвкой – когда Карик предложил мне провести смену вместе с ним, я поняла, что скорее умру, чем откажусь от такого заманчивого предложения. Но... легко сказать, трудно сделать. За свои девятнадцать лет жизни я ещё ни разу не ночевала вне дома, если не считать поездок в детский лагерь или на турбазу. Даже за границу мы летали вместе – мама, папа и я. Пришлось прикрываться Лёлькой как щитом – та, конечно, ворчала и ругалась, но не помочь мне не могла, на то она и лучшая подруга. В итоге я отправилась “с ночёвкой к Лёле”, и бабушка традиционно снабдила нас пирожками – на этот раз с вишнёвым вареньем.
В итоге мы жевали эти пирожки в перерывах между песнями, слизывая с губ друг друга кисло-сладкое варенье, запивали шампанским и целовались так, что останавливалось дыхание, а потом Карик невозмутимо возвращался к микрофону. Я могла только поражаться его выдержке и дивиться самообладанию.
С невинностью я распрощалась в ту самую ночь, как бы это дико ни звучало, на диджейском кресле, во время “Богемской рапсодии”*. Я была пьяна то ли от шампанского, то ли от любви, то ли от волнения, а может быть, от всего сразу. Детали помню плохо, какой-то особой боли – тоже. Отдельные вспышки воспоминаний выглядели скорее как кусочки пазла, а не как целая картинка. Сколько там длится песня? Пять минут пятьдесят пять секунд?.. Этого вполне хватило, даже с избытком.