Михаил Козаков: «Ниоткуда с любовью…». Воспоминания друзей - стр. 19
Михаил Козаков
А когда они с Шурой Ширвиндтом увлеклись бегами, они же всех лошадей знали, ходили их кормить. На бегах сидели Михаил Михайлович Яншин, Пров Садовский с секундомерами, следили за всем, что происходило. А наши почтительно стояли в сторонке и наблюдали.
Как-то они решили взять с собой и меня с моим мужем Мишей Рапопортом:
– Развиваем Мирке азарт!
Приехали, какие-то деньги куда-то надо ставить, «двойные-тройные, в длинную играть».
Я ничего понять не могу. Но смотрю: у Мишки с Шуркой даже лица изменились! Глаза другие! И побежали лошадки. Звонок какой-то! Я воскликнула:
– Ой, ребята, смотрите, какая лошадка!
Они мрачно посмотрели на моего Мишу и сказали:
– Рапопорт, убери это отсюда.
Азарт у меня так и не развился. Деньги все проиграли.
Как-то звонит мне Миша:
– Мирка, ты дома? Можно, я зайду?
Заходит.
– У тебя деньги есть?
– А что случилось?
– Гретка дала деньги на одеяло Катьке… а я их проиграл на бегах…
– Ну подлец ты!
Когда родилась Катька – их первенец, – Мишка был просто вне себя. Он так внимательно всю ее разглядывал. А у младенцев же фигуры не как у балерин. Было ей недели две, спрашивает он у меня:
– Мирка, что делать? Понимаешь, у нее, по-моему, кривые ноги. Она их как-то кренделем складывает.
– Сдурел ты, что ли? У всех детей такие ноги! Потом они вырастают и выправляются!
– Ты уверена? А если у меня дочь будет с кривыми ногами?
Сейчас смешно! У Кати ровненькие аккуратные ноги. Но в этом был весь Миша, со своими внезапно возникающими фобиями.
Я всегда хотела поработать вместе с Мишей. И я была у него на репетициях спектакля «Цветок смеющийся», который он ставил в антрепризе. Он взял туда моего сына Андрея, которого знал с самого детства. А потом у нас был довольно долгий период, когда у Мишки менялись жены, страны и тому подобное, и мы не виделись. Андрей уже вырос, стал актером. Я была очень рада, что Андрюша играет у Миши, и он его очень хвалит.
И когда он пригласил и меня в свой спектакль, я была у него на двух репетициях, но потом должна была уехать на гастроли и боялась его подвести. Так и не случилось у нас общей работы.
Как-то мы стояли с Мишкой на лестнице в нашем театре, и разговаривали после долгой разлуки и его возвращения из Израиля в наш Театр Моссовета:
– А помнишь? Помнишь? Помнишь?
– А что это, Мишка, мы с тобой всё вспоминаем и вспоминаем? Старые уже стали?
– Я – да! Ты – нет!
Он всегда оставался джентльменом!
Отъезд Миши в Израиль я восприняла как трагедию. Позвонила ему со словами, что он сошел с ума: будет там чужим.
Как он там играл на чужом языке, уже всем известно. Эти годы, проведенные там, ему очень помешали.