Михаил II: Великий князь. Государь. Император - стр. 56

Но оказаться в Перми категорически не хотелось. Чтобы не допустить этого, оставалась единственная возможность коррекции истории – это принять на себя сан государя Российского. А без поддержки Думы это вряд ли пройдёт гладко. Общество настолько поляризованно, что многие даже в элите относятся к самодержавию как к беде России, не представляя себе, что начнётся, когда царя не будет. Так что поддержка Думы в деле передачи власти от Николая к Михаилу была необходима, чтобы не начался очередной русский бунт. По историческим данным, Михаил Александрович это понимал. Из документов следует, что тот после длительных переговоров с представителями Государственной думы объявил, что примет верховную власть только в том случае, если на то будет выражена воля всего народа (посредством Учредительного собрания). Вот и мы с Кацем это понимали и поэтому решили не упускать такого случая, как возможность встретиться с самыми влиятельными депутатами. Родзянко был председателем Думы, до него председателем Третьей Государственной думы был Гучков. Но, несмотря на потерю председательского поста, Александр Иванович оставался одним из самых влиятельных депутатов. Князь Львов тоже был весьма влиятелен. Он, можно сказать, был стержнем февральских событий 1917 года. Не зря стал первым премьер-министром Временного правительства. Узнав, что у этих людей будет встреча, мы с Кацем решили попытаться стать четвертой стороной совещания. Кроме основной задачи, была и вспомогательная – внедрить Каца в думскую тусовку. Именно мой друг взял на себя политическую поддержку нашей миссии. Моя стезя – силовая и властная составляющая авантюрного плана по изменению исторического вектора развития России. Мои размышления были прерваны не тем, что Гучков закончил возмущаться безобразным функционированием железной дороги, а тем, что автомобиль остановился, мы приехали.

В Думе, в кабинете Родзянко я был встречен вполне доброжелательно. Даже намёка не было на неудовольствие тем, что встречу думских функционеров посетил великий князь. Наоборот, плотный импозантный мужчина с усиками, как я понял, сам Родзянко, при нашем появлении засуетился, вскочил со своего кресла, чтобы пожать мне руку, а затем отдал распоряжение присутствующему на встрече секретарю, чтобы тот срочно организовал самовар и какие-нибудь печенья к чаю. Пока не принесли самовар и столовые приборы, разговор вертелся о положении дел на фронте и о том, какие трудности были во время знаменитого Брусиловского прорыва. Об этом пришлось рассказывать мне, как непосредственному участнику тех событий. Нелёгкая это задача – рассказывать о том, что знаешь только по нескольким воспоминаниям, зафиксированным в долговременной памяти Михаила. Поэтому вскоре я перешёл к проекту создания катюши и напалма. Рассказывал не о том, что требуется для производства этого нового оружия, а о том, какой ошеломляющий эффект вызовет применение этих смертоносных новинок. Только с новейшим оружием, возможно проведение операции подобной Брусиловскому прорыву. Хорошо говорить с неспециалистами, они всему верят. Поверили в чудо-оружие и в этот раз, особенно после того, как мой секретарь засыпал их техническими терминами. Можно сказать, задачу с Кацем мы выполнили – дали понять Родзянко и Львову, что дом Романовых ещё не совсем выродился. Есть там Михаил Александрович, энергичный, патриотично настроенный человек, на которого можно делать ставку. Между тем Кац разошёлся, и вся эта ситуация начала мне напоминать сюжет из книги Ильфа и Петрова «Двенадцать стульев». Когда Остап Бендер пел соловьём в шахматном клубе. Нужно было прекращать эти залихватские соловьиные трели перед этими опытными и имеющими иммунитет от словесного поноса политическими деятелями. Поэтому я прервал Каца возгласом: