Размер шрифта

Мифы о русской эмиграции. Литература русского зарубежья - стр. 60

Как же не заметили единственного поэта, рассказавшего в полный голос о революции, о гражданской войне и об изгнании, с его нуждой, унижениями и несломимой национальной гордостью? Да ее книги каждому белому эмигранту надо бы на сердце носить, помнить наизусть; их бы, изо всего, написанного за рубежом, – в первую очередь следовало переводить на иностранные языки…

Упустили… Так хоть теперь, когда Марина Ивановна, умученная коммунистами (но те в ней правильно видели опасного врага…), спит в безымянной могиле в елабужской глуши, помянем ее мы, монархисты, ибо она принадлежала к нашему лагерю.

Сколько писателей и поэтов, весь цвет интеллигенции, соблазнился и запутался в феврале и октябре; но не эта, совсем еще юная тогда женщина.

Она-то сразу поняла смысл происходившего:

Свобода! Гулящая девка

На шалой солдатской груди!

И увидела без прикрас подлинный лик Керенского[121]:

Глаза над улыбкой шалой —

Что ночь без звезд!

У нее не возникало колебаний о старой и вечной правде:

Царь с небес на престол взведен:

Это чисто, как снег и сон.

Царь опять на престол взойдет —

Это свято, как кровь и пот.

Она, не обманутая, оставалась с истинной Россией, и знала, где искать настоящую Россию:

Там, на рассвете

Ставят свечи

Вынимают просфоры —

Старухи, воры:

За живот, во здравие

Раба Божьего – Николая.

Ее взором открывалось, что нужнее всего родине, что для нее всего драгоценнее:

За Отрока – за Голубя – за Сына

За царевича младого Алексия

Помолись, церковная Россия!

Перед лицом бури, лучшие, правильнейшие слова к ней приходили, и слагались в пророческий призыв:

Кропите, слезные жемчужинки,

Трон и алтарь.

Крепитесь, верные содружники:

Церковь и царь!

И по праву могла она к себе применить собственные строки:

Нынче праздник слуг нелицемерных:

Целый дождь – в подхваченные полы!

Это Царь с небесного престола

Орденами оделяет – верных.

Авось, Царь-Мученик ее и наградит в раю; ибо люди с ней поступили бесчеловечно и безбожно.

Устами Цветаевой, в те годы, словно бы говорили вместе все жены и матери, чьи близкие боролись за правое дело:

Я не знаю, жив ли, нет ли,

Тот, кто мне дороже сердца…

Но с совсем не женским мужеством прославила она единственный в ту пору верный путь:

Кто уцелел – умрет, кто мертв – воспрянет.

И вот потомки, вспомнив старину:

– Где были вы? – Вопрос как громом грянет,

Ответ как громом грянет: – На Дону!

Несокрушимой твердостью, неколебимой стойкостью дышат ее стихи:

Белая гвардия, путь твой высок.

Черному дулу – грудь и висок.

Поэму «Перекоп» – ее и цитировать трудно; надо сплошь читать, во всей ее силе и правде. А в не менее прекрасном «Лебедином стане», откуда я уже столько отрывков привел, едва ли не самые замечательные строфы попадаются под конец, – недаром их теперь ставят в эмигрантских календарях:

Страница 60

На следующую страницу