Мифы о русской эмиграции. Литература русского зарубежья - стр. 36
Но как можно взбираться на ходули христианской морали, если жалость и милосердие нужны Мориаку лишь для одних, любезных его сердцу, а для других, тоже людей, тоже ближних, он готов допустить любой ад на земле? С точки зрения логики и религии, позиции Мориака не защитимы никак; но их внутренний смысл разъясняется разбираемой нами статьей. Зашита арабов нужна Москве и компартии, а защита христиан за железным занавесом была бы им вредна.
Хочется все же опросить новоявленного защитника советской власти, объясняет ли он тоже «рефлексом самозащиты» политику большевиков в Венгрии и на Дальнем Востоке? Вероятно – да. Советская агрессия для него, должно быть, как для Хрущева или Микояна, есть всегда «самозащита», «защита мира» и т. д. Диковинно и возмутительно лишь то, что он пропагандирует большевизм, ссылаясь на Священное Писание; или, что католическая иерархия не отгораживается от этого лукавого философа, заставляющего своей хитрой диалектикой святые истины служить грязным и бесчеловечным целям…
Большевики мобилизуют все силы, чтобы воспрепятствовать союзу между Францией, Германией и Америкой, и в этом деле они используют всех, кого можно подкупить иди обмануть. Вот для чего они стараются воздвигнуть пугающее чучело германского империализма, чтобы скрыть за ним свои собственные завоевательные планы. Но если бы западный мир поддался ослеплению и выдал им Германию Аденауэра, через ее труп в самое сердце Европы хлынули бы советские танки, превращая Париж в новый Будапешт. Все сознательные патриоты видят эту реальную опасность, исходящую от СССР, и стремятся сосредоточить силы для отпора ей, не тратя труда на борьбу с ветряными мельницами.
«Новое русское слово» (Нью-Йорк), 11 марта 1959, № 16792, с. 4.
Оценка ценностей
Мне когда-то случалось встретиться с видным французским славистом, профессором Трэном[65], другом России и русских и решительным врагом большевизма, который скончался примерно год тому назад. И вот мне запомнился один его разговор с поэтом Владимиром Смоленским[66], тоже уже покойным, когда мы оказались однажды оба у этого последнего в гостях.
Наш хозяин выразил ту мысль, что было бы хорошо, если бы французские и иностранные студенты, изучающие русский язык, почаще посещали разные эмигрантские лекции и собрания, в особенности литературного характера, так как это несомненно сильно содействовало бы их успехам.
Трэн ответил (беседа шла по-русски; он по-русски говорил превосходно), что вообще-то, конечно, да; но что у французских профессоров есть тут некоторые сомнения и возражения, каковые он нам откровенно и изложил: