Мга - стр. 66
– Подождите, – попытался схватить её за острый локоть, как можно мягче, но, наверное, все равно сделал больно, потому что она, остановившись, повернула перекошенное гримасой лицо.
– Прости меня, мальчик, но не могу, не могу, – баба Клава дёрнулась, стараясь вырваться, она не смотрела в глаза, отворачивала лицо, словно Кит казался ей настолько безобразным, что даже один взгляд мог испортить настроение на целый день.
– Я просто хочу поговорить с вами. С мамой … Вы… Только что…. Что это было? – Кажется, он почти кричал, потому что прохожие стали оглядываться. Сгущалась атмосфера подозрительного напряжения.
Она набралась мужества и посмотрела ему прямо в лицо. Цвет её глаз – серый, размытый, туманный взгляд катил волну щемящего узнавания. Сквозь эту умную и настороженную пелену просачивались видениями фрагменты жизни, которую Никита не знал. Одновременно и детальные, какими бывают настоящие воспоминания, и неясные, как кадры из когда-то просмотренного фильма.
Огромный домашний цветок, который она пересаживает из одного горшка в другой, что-то ласково приговаривает и отстраняет мальчика тихонько вымазанными в земле руками. Он вертится, с восторгом непослушания хватается за толстый ствол цветка, дёргает его, горшок летит на пол, в лицо сыпется мелкой дробью мокрая земля, в тот же момент – резкая боль в глазах, и крик. Резь усиливается, не может открыть глаз, текут слезы. Это так странно – слезы, не переставая, текут только из одного глаза. Человек в белом халате выворачивает Киту глазное яблоко, у него это получается очень просто, а мальчик замирает от этой странной манипуляции. Врач обращается к бабе Клаве, которая оказывается с нами в этом кабинете: «Покапайте капли, слизистая натёрта, ещё некоторое время будет болеть».
Она прижимает маленького Никиту к себе, пахнет привычно и успокаивающе сдобой и корицей. Баба Клава такая мягкая, покачивает его на коленях: «Едем, едем, на лошадке по дорожке гладкой» …
– Я помню, – Кит говорит уже совсем тихо, и отпускает её локоть. – Цветок помню, мне попала земля в глаз. И булочки с корицей. Я помню.
– Ты не можешь помнить, – с какой-то неземной тоской в голосе говорит она ему. – Не можешь. Мы никогда не виделись с тобой, Никита.
Баба Клава плачет совершенно беззвучно, на сухую, только глазами без слез, но Кит понимает, что она плачет.
– Твои родители уехали, когда ты ещё не родился. Сегодня я виделась с твоей мамой впервые за семнадцать лет. И мне пора.
В её размытом взгляде было столько же любви, сколько и безнадёжной тоски.
– Вы кто? – все так же тихо спросил Никита. Хотя уже не держал, она не делала попыток убежать.