Между тишиной и шумом - стр. 2
Земля должна признать мою жизнь как свершившийся факт, как оставленный след, как окончательную форму, не нуждающуюся в исправлениях. Как было, так и должно.
Мысли о пропущенном ключевом моменте, сомнения, – они ведь о сожалении говорят. Но во мне нет сожалений. Тогда что же? Откуда сомнения?
Спросить не у кого. Все солгут. Безразлично солгут. Чтобы уйти от вопроса – вот для чего солгут. Мы – чужие. Мы – декорация друг для друга.
Единственные друзья – слова. Они не спрашивают, они берут на себя и в себя. Они облегчают. Жизнь. День. Время. Участь.
Но слова меня обманули. Они прикинулись значительными. «Вначале было слово»… Разве оно появилось не в середине пути, не в конце? Или в начале пути было другое слово?
Слова заманили в свою сеть. Оплели паутиной, поглотили, сделали собой. Теперь я – слова. Ничего не осталось во мне, только слова.
А было ли что-то ещё? Только слова? Как мало!
Когда мои слова исчезают, мне хочется спрятаться, уснуть, нырнуть поглубже в сон, потому что я опустеваю. Пустота моя похожа на топь. Спасть, спать, спать… Выспаться и вынырнуть новым. Обновление? В новую ли жизнь? Или новым в прежнюю жизнь? Можно ли? Нужно ли?
***
Готические буквы моих мечтаний о рыцарских похождениях…
Как много крови на кропотливо выточенных завитках этих букв. Как много пыли на высохшей крови. Как много времени превращено в пыль.
***
В минуты слабости и сомнения я обращался к женщине. Молочный вулкан в её груди ввергал меня в детскую беспомощность, и я тянул ручонки к обнадёживавшему меня теплу. Я видел защиту в женщине. В ней можно утопить лицо своё, превратившись в сына. В ней можно утопить тело, превратившись в мужчину…
Я касался губами возлюбленной, и она заставляла меня трепетать, омывая волнами горячего лона…
И каждый раз, когда женское тело питало меня, я слышал вкрадчивый насмешливый голос кого-то невидимого: «Вот опять ты впутался в мои сети. Теперь ещё сильнее придавят тебя мясные глыбы грудей, ног, рук. Поди, избавься…»
***
Смотрю на женщин. Как много их! Но какие-то оставляют меня равнодушным, несмотря на их неоспоримую красоту, а какие-то пробуждают во мне чувства, коим я противостоять почти не могу – желание прикоснуться к их лицу, прижаться к линии губ, к линии бедра – не к телу, а к рисунку тела, не поцеловать, не потрогать, а прижаться всем существом, чтобы впитать в себя эти линии. Нет, не о физиологии речь, тут что-то совершенно иное.
Таких мгновений не счесть. Точно так же хочется прижаться к линии гор, покрытых снегом. Хочется упасть в эти горы лицом. Хочется упасть лицом в лес, раскинувшийся передо мной на склоне холма, упасть в него, словно это мягкий мох. Хочется зачерпнуть музыку руками, омыться ею, испить её всем телом, заняться с музыкой любовью, словно она – женщина, и порой это сладостное томление лишает меня сил.