Между прошлым и будущим - стр. 8
– Нет.
– Будете состоять, – уверенно заявил полковник, – и работать будите здесь, у меня в отделении. По рукам?
– Ну, если у вас в отделении. Кстати, Юрий Егорович, отдайте четыре тысячи Юлии Владимировне. Что вы их у себя держите?
Лаптев с неохотой полез в карман, достал деньги. Орлов забрал у него купюры, сверил их номера с написанными на бумажке, хмыкнул удовлетворённо, отдал Юле.
– Хорошо работаете, Андрей Александрович, просто залюбуешься. Может быть, всё-таки, в отделение на оперативную работу?
– Нет, спасибо, я лучше адвокатом.
Из отделения милиции друзья вышли в приподнятом настроении, сели в машину Дениса.
– Милый, а скажи мне, что это за слова такие: стерва, сучка драная?
И это родной жене?
Юля хитро улыбалась.
– Юленька, ну, это я в образ вошёл. Это роль такая.
– Это роль ругательная…
– Хватит прикалываться, развесились. Я долго буду таскать ваш пакет с вещами? Здесь «балаклава», зимние перчатки, чёрная майка. За сигареты деньги отдадите?
– Отдадим, Андрюх. Там ещё твои очки и бейсболка. Дорого нам обошлось это мероприятие.
– Но ведь, обошлось. Ты сам захотел избить этого мента. Без мордобоя было бы дешевле.
– Ну, как без мордобоя? Дело чести. Ну, что поехали? Надо обмыть твоё назначение, наше избавление.
– Опять пить. Ну, поехали.
13.03.2023 г.
Ожиданием своим, ты спасла меня…
Окна квартиры выходили на юго-запад. Ира в последнее время приобрела привычку смотреть туда, как будто хотела увидеть там далеко-далеко горы Югославии, вернее – Боснии, там, где сейчас воюет добровольцем её муж Александр Монахов за сербов-православных против сербов-мусульман.
Когда прощались, Ира спросила:
– Сашенька, зачем ты едешь туда? Может быть не надо?
– Иришка, любимая, ну как же мне не ехать? Я офицер Советской армии, я больше ничего не умею, только воевать.
– Нет уже Советской армии, и Советского Союза уже год, как нет.
– Вот именно. На пьяную морду нашего президента смотреть противно. Меченый продал страну, а Ельцин её пропивает. Русских гонят из Прибалтики, из Средней Азии, а Россия на это смотрит спокойно. А это предательство. И сделать ничего нельзя. Я не хочу быть причастным к этому предательству. И я офицер, я не могу на всё это спокойно смотреть, я должен что-то делать. Иришенька, я еду воевать туда за тебя, за наших детей, чтобы такого, как в Югославии, у нас в России не было. Не за славой еду, а отстаивать честь России. Чтобы потом можно было сказать: «Потеряно всё, кроме чести».
Уехал Саша в октябре, осень тёплая стояла, деревья в жёлтых листьях, солнышко светило. Письмо он прислал тёплое. На душе у Ирины спокойно было и остаток осени, и всю зиму, и март. И вот начало апреля, с утра тоска навалилась: что-то случилось или случится там в горах Боснии.