Между небом и тобой - стр. 4
Догоняем тебя со скоростью, на какую способна Сара. Быть настоящим «местным» означает иметь на кладбище четыре плиты, четыре поколения островитян, родившихся и умерших на этом кусочке земли посреди океанских волн, в трех морских лье[13] от Лорьяна. Я здесь родился, за мной стоят несколько поколений моряков и рыбаков. Ты родилась в замке отца, ты достойная наследница всадников и охотников. Выйдя за меня замуж, ты потеряла дворянскую фамилию, но получила Груа. И я стал для тебя родственной душой, самым близким тебе человеком. «Бализки», как говорила Помм, когда была маленькой, и слово прижилось.
Наш остров защищает нас в той же мере, в какой изолирует от мира. Приезжая сюда и привязываясь к этой земле, люди находят свои потерянные души, а покидая Груа, уносят с собой его тень, пытаются изгнать его из памяти, но живут ожиданием новой встречи.
К Груа – истине площадью восемь километров на четыре, истине, которой можно коснуться рукой, – привыкаешь, как к наркотику. Возрождаешься, когда судно причаливает, миновав береговые маяки у входа в Пор-Тюди[14]. Острова с их внутренней вибрацией сами служат маяками для их уроженцев, «маяками» в переносном смысле: каждый из нас, находясь на берегу, где бы он там ни был, видит вдали наш остров… А еще здесь нет выбора, здесь можно быть только настоящим.
«Сердце того, кто родился на Груа, плавает в соленой воде», – объяснял я Сириану и Саре, когда они были детьми. В первый день школьных каникул я водил их на пляж пить морскую воду, неважно, в ведро или в ненастье, мы пили ее, глядя в глаза друг другу Сириан, старший, первым отказался от этого ритуала, Сара, чтобы доставить мне удовольствие, продержалась немного дольше. Теперь я возобновил традицию с Помм. Попробовал в один из редких приездов к нам Альбены и Шарлотты и с другой внучкой, но она все выплюнула, а Альбена разоралась не хуже истеричной чайки, ну я и отступил.
Увидев тебя со свечами с правого и с левого борта, я подумал о «поминках и других погребальных радостях» Люсьена Гурона[15], уроженца Труа, рассказывающего свои сказки по всему миру. Когда мы с тобой возвращались с его концерта последний раз, мы пели: «Ой, потеряла берленго[16], попав в долину Керливьо». Мне ни к чему строить из себя умника.
Гроб опускают в яму, Помм дрожит и тянется к руке отца, глаза ее застилают слезы, но отец не обращает на нее внимания, не замечает ее руки, а его собственные безвольно повисли. Шарлотта глаз не сводит со своего мобильника, морщится: сети нет. У двух твоих внучек ничего общего, кроме отца, а семья – это важно. Ничего не найти важнее. Сегодня это главная моя мука.