Между нами только ночь - стр. 15
“В конце прошлой недели закончила, наконец-то, безумный перевод про летающие тарелки. Дался он мне, конечно, нелегко, в глазах до сих пор что-то двоит, как при астигматизме…”
“Еще рано загадывать, но, по-моему, Карен нашла мне дополнительную работу в маленьком американском книжном агентстве…”
Едва-едва добрел, усталый, до ночлега… И вдруг – глициний цвет!.. – вспоминается Басё, когда я думаю о ней.
“На дворе полночь, завтра вставать в пять утра, переводить для Эдуарда с семи, чтобы к часу дня посадить его на самолет обратно в Москву. Из аэропорта – в офис, потом – на урок русского, и снова в офис, где полно работы. А еще Павел заказал мне пару статей на выбор для “Вояжа”. Непросто растить золотые на фиговом дереве. Мечусь как угорелая, валюсь с ног от усталости. Но это ерунда…”
И тут же в конверт – сотенку-другую долларов родителям да сумку подарков с оказией:
“Вы, пожалуйста, не молчите, как партизаны, если вам месяцами зарплату на работе задерживают, уж как-нибудь на морковку и капустку я для вас заработаю. Не вздумайте у меня там лапу сосать втихаря. Посылаю паштет из анчоусов под названием «Услада джентльмена» для джентльмена из семейства Мелдрисов (а может, и для его леди!) и всякие неполезные для здоровья сладости, ну да говорят, психологический комфорт куда важнее физиологического…”
Не то чтобы сколотить какой-никакой капитал, тут ей все пути были заказаны, даже слегка набить карман холщовых штанин не представлялось ни малейшей возможности, ибо она исповедовала бездонный present art, будучи – если можно так выразиться об Ирке – рогом изобилия, осыпающим дарами всякого, кто к ней приближался. Любые ее трудовые подвиги оборачивались рейдом по магазинам в поисках невиданных сюрпризов, каждый из которых, полученный из ее рук (к слову сказать, освоивших вслед за папой, Евгением Августовичем, рэйки), становился счастливым талисманом, сакральной штукой и запоминался навсегда.
Как-то она мне подарила “Rаinbow maker”, кристалл Сваровского, подвешенный на прозрачную коробочку с механизмом, вроде часового, и солнечной батареей. Я приехала вечером в Уваровку, прилепила его к стеклу и заснула. На восходе в окно ударило солнце, кристалл поголубел, потом стал ярко-фиолетовым (“напыжился”, заметила Ирка), и медленно, зависая в воздухе, по комнате поплыли радуги, то появляясь, то исчезая, – синь, зелень, желтизна…
Я впала в прострацию.
За окном бабочки, яблони шелестят листвой, над ними – облака, распевают птицы, кто-то за водой идет к колодцу, звенит колодезная цепь, закукарекал петух, звякнул уличный умывальник – в тишине и прохладе утра, – среди плывущих радуг Иркиных, цветущих сентябрин с гудящими шмелями.