Между нами река - стр. 31
Женщина укутала голову платком и бросилась на помощь. Шел снег, кружась над тихим двором, и ветер давно стих. Морозно, холодно.
– Петрович, ты, что ли? – подходя быстрым шагом, женщина настраивала зрение, оттягивая уголок глаза.
– А кто ж еще?
– Чего тебе понадобилась в такой час?
– Колька ваш.
– Зачем? – расстегнув две пуговицы на фуфайке Петровича, хозяйка поправила ему шапку. Петрович освободился.
– Бутылку обещал, а сам смылся. Я ему денег дал…
Петрович был одиноким. Жена его оставила тридцать лет назад из-за частых побоев и пьяных скандалов. А ему по барабану. Пить не бросил, почти все имущество из дома вынес ради бутылки. Теперь живет один, спит на голом матрасе, питается, чем бог послал, работает, когда председатель уговорит, не думает о своей никчемной жизни, не желает за ум браться. Славится пьяницей в селе и горя не знает.
– Так он с тобой вечер коротал?
– Ну да. Пришел, говорит, давай беду мою обмоем. А мне за радость. Отчего ж не выпить с хорошим человеком. Он бутыль принес. Выпили, Колька начал слезы горькие лить. Спрашиваю, что у него стряслось, а он про сердечную болезнь какую-то…
– Какую болезнь? – испугалась Фрося за здоровье зятя.
– Сердечную. Я так понял, что хворь на него напала. Говорю, мол, пить с такими болячками – в гроб раньше времени ложиться, а он все одно – наливай и наливай. Выпили до донышка. Потом Николай сподобился за второй сходить, а денег у него нема. Я отдал, что у меня было. Колька ушел и не вернулся. Теперь у меня ни бутылки, ни денег не имеется. Фрось, дай на пол-литру, а?
– Денег, говоришь, взял, – задумалась теща. – А что ж он нам про свою беду не сказал? Ой, я уже Нинку при Витьке прополоскала. Ой, что ж я наделала-то? – схватилась за голову Фрося.
– Ну что, Фрось, дашь? – с мольбой спросил Петрович, надеясь на снисхождение. – Праздник, все-таки.
– Спасибо тебе, что рассказал. Ой, я сейчас. Сейчас!
Она сбегала в дом, вынула из своего кошелька кое-какие монеты и принесла Петровичу.
– Держи. Теперь Коленька тебе ничего не должен.
– Тут чуток не хватает, – посчитав деньги, мужик сощурился.
– Иди, знаю я, за какую цену наши бабы самогон продают.
Отправив горемыку, Фрося вернулась в дом и села у печки. Вот беда-то… Колька такой молодой, а уже болезненный. Вот, значит, почему его душу туда-сюда мотает – сказать правду боится.