Меж двух мундиров. Италоязычные подданные Австро-Венгерской империи на Первой мировой войне и в русском плену - стр. 17

Особенно в западных регионах империи националисты определили язык в качестве основного показателя этнической принадлежности, и лингвистическая перепись теперь предоставила им возможность усилить и распространить эту интерпретацию. Вооруженные официальными данными по «использованию» языков, они могли обозначить на карте зону проживания своей национальной группы, изучая каждые десять лет ее, по результатам переписей, расширение или же, наоборот, вызывающее беспокойство сокращение[36]. Обязательство лингвистического декларирования стало мощным средством упрощения идентичности, заставляя всех подданных империи выбирать одну и только одну национальную принадлежность, что было нелегко в тех регионах, где переход от одного языка к другому шел незаметно. Тождество между языком и этнической идентичностью радикализировало оппозицию, превратив каждую перепись в решающий эпизод национальной битвы. С тех пор битва за нацию становилась всё более битвой за язык.

Однородность, продвигаемая националистами, не всегда имела ту очевидность, как это представляли их собственные повествования[37]. Долгое время и историография также находилась под влиянием интерпретации внутренней динамики империи Габсбургов исключительно через ключ национального прочтения: монолитные этнолингвистические группы якобы боролись друг с другом и еще более – с центральным правительством, вплоть до неизбежного рождения однородных национальных государств после Первой мировой войны. На самом деле, речь идет о территориях с очень отличными друг от друга историями и характеристиками, где продолжали сосуществовать множественные и многогранные идентичности, формы «национального гермафродитизма»[38], которые, например, обуславливали тот факт, что житель Богемии мог чувствовать себя чехом, но также и австрийцем, и славянином, и, наконец, богемцем, то есть полноценным гражданином двуязычной территории. Намного реальнее, чем некая нация, ожидавшая из своего кокона превращения в государство, являлся собственно национализм, способный изобрести эту нацию, избирательно опираясь на более или менее отдаленное прошлое. Суть в том, что в центре, как и на периферии, нараставшая в Австро-Венгрии политическая напряженность принимала вид национальной конфронтации, ставшей стержнем всех местных политико-институциональных кризисов на рубеже XIX–XX вв.

Возможно, наиболее ярким примером является Богемия, потрясаемая неизлечимым национальным конфликтом, который имел серьезные последствия для общей стабильности имперских институтов. В Богемии и Моравии на две трети населения, говорившего на чешском языке, приходилась треть говоривших на доминирующем в империи немецком, и округи с чешским большинством перемежались с округами с немецким большинством. Чехи, переживавшие экономический и социальный рост, утверждали, что по историческим причинам их язык должен стать единственным официальным языком на всей территории, немцы же просили предоставить такой статус доминирующему языку в каждом отдельном округе. В таком сложном контексте в апреле 1897 г. премьер-министр граф Казимир Бадени представил парламенту Вены два постановления, регулирующих использование языка в государственной администрации Богемии и Моравии и признававшие статус официального языка также и за чешским языком