Метро 2035: Приют забытых душ - стр. 39

Бабушки что-то тихо, настороженно обсуждали, и это бормотание заставило и Колю погрузиться в липкую патоку забытья, но немного странного, необычного. Забытья, похожего на оцепенение, когда тело отключается, но сознание еще здесь, и ум, наоборот, проясняется, и ты словно мысленно путешествуешь, то ли во сне, то ли наяву. При этом, хотя вроде не спишь, но на самом деле даже руку поднять не можешь. Коля не смог бы объяснить собственное состояние даже себе, но с детства любил подобные редкие моменты и старался исследовать пределы своих возможностей.

Для начала он по ночам гулял по коридорам катакомб, иногда «выплывал» из подземелья, словно некий фантом, впрочем, не обращая внимания, есть ли у него тело – это стиралось сознанием, как стирается, например, во сне. А потом стал «наглеть» и впадать в этот транс и на людях, днем. Он заходил к ним в клетушки-комнаты, наблюдал за их действиями, работой, порой видел слишком интимные сцены, сгорал от стыда, но быстро «исчезнуть», вернуться из этого состояния у мальчика не получалось. Может, пока не получалось, но все же он был вынужден досматривать события, невольным участником которых становился.

Об этом состоянии Коля даже не пытался рассказывать другим, опасаясь, что его сочтут странным, а значит, опасным. И просто сживут со света, как, например, поступили с Ярославом, объявив юношу дьяволом ни с того, ни с сего.[4] Ну вот какого, спрашивается, черта им приспичило? Ведь жил Ярослав в Юрьеве совершенно спокойно восемнадцать лет – и вдруг дьявол? Коля не был согласен с остальными, но что он мог сделать, когда в церкви решалась судьба не похожего на всех парня? В лучшем случае мальчика бы просто выгнали, в худшем – возможно, признали бы пособником дьявола заодно с Яросом. Люди жестоки, а под влиянием толпы надевают на глаза шоры и становятся единым целым, повинуясь любым командам, словно одно огромное чудовище.

Вот и сейчас Ростов погрузился в сон наяву и отрешенно путешествовал по камере, легко читая чувства, а иногда и мысли спящих детей. Наверное, это было неправильно, но сейчас, как никогда, ему надо было понять их настроение, чтобы суметь помочь словом или делом, когда надежда окончательно покинет всех.

Трехлетний Сема испытывал лишь беспросветный ужас. Он даже во сне дрожал всем телом, прижавшись к Ане Капустиной. Коля вообще не понимал, как ребенок держится. Разве что у него просто не осталось выбора, кроме как поддаться простым инстинктам – прижаться к девочке, словно к матери, и раствориться в ней, как в каком-то добром и бесконечно защищенном пространстве. А Аня, тоже от страха, прижала маленькое тельце к себе заботливо и сострадательно. Устроившиеся рядом Вика и тринадцатилетние Олег с Ольгой Карасевы чувствовали примерно то же. Разве что Олег ощущал чуть большее беспокойство, постоянно просыпаясь и поправляя грязное, местами рваное одеяло, сползающее с детей, которых опекал.