Метро 2035: Черноморье - стр. 20

Ган. Это имя ничего не говорило Адмиралу, не слышал он никаких упоминаний о нем, но ведь и находился вдали от берега. И раз именно так назвался сегодня чужеземец, значит, быть ему Ганом. Звать-то надо как-то. «Надеюсь, он не выстрелит в последнем акте в неподходящий момент»[6]. – Адмирал усмехнулся и потянулся к дверце, за которой скрывалась пузатая бутылочка. «Пятьдесят грамм – и спать».

Ночь выдалась звездной. Молодой месяц весело смотрел с небосвода, тучи ушли к западу, лунная дорожка прочертила путь от танкера к застывшему вдалеке лайнеру. Натуралист застыл у борта, будто древнегреческая статуя Тритона – не хватало только трезубца в руке в довершение картины.

– Чего высматриваешь? – Чужак подобрался незаметно, Натуралист вздрогнул от неожиданности.

– Хрена ли пугаешь в ночи? Крадешься, как враг, – зло ответил бородач.

– Тогда я тот враг, что на твоей стороне, тут ведь не может быть по-иному? Вместе боремся бок о бок с говном, вылезающим из черноморских глубин. Я видел, как ты сегодня храбро дрался, ты был чуть ли не ближе всех к этому монстру.

– Страх заставляет драться, я до сих пор не могу привыкнуть к этим мутантам. Ближе всех был не потому, что смелый, наоборот, больше всех боялся. Просто страху надо в лицо глядеть, а не поворачиваться к нему спиной. И во всеоружии быть.

– Часто такие твари нападают? – Ган пошарил по карманам, нет ли сигаретки. Привычка? Стало быть, он курит?

– Нечасто, тебе повезло, что увидел эту красоту. Пару раз за год, – тихонько сказал бородач.

– Ган, – чужак протянул руку, представился.

– А меня Натуралистом кличут, ну, будем знакомы. – Они пожали друг другу руки. – Так ты что же, вот прям совсем ничего не помнишь?

– Не помню, ваш лекарь сказал, что я шандарахнулся крепко головой, память и отлетела.

– И каково это – ни хрена не помнить?

– Будто родился недавно, вроде руки многое умеют, а в голове туман, как этот, – он мотнул головой на море.

Туман сейчас был не особо заметен, но он всегда находился здесь, рядом, словно караулил и выжидал чего-то.

– Так ты, можно сказать, дитя тумана тогда, я своими глазами видел, как ты на обломках лодки из него выполз, а мы роды, считай, приняли. – Натуралист улыбнулся, но картина нарисовалась мрачной, и чтобы добавить последние зловещие штрихи в полотно, он заключил:

– Туман – это плохо, не помню ничего хорошего, связанного с ним, оттуда всегда только недоброе к нам вылезало. Хочется надеяться, ты – исключение. Тем более, что сегодня здорово нам помог.

От этих слов сделалось нехорошо, и месяц уже не веселился на небе, а зло поблескивал. Казалось, стоит отвернуться, и он подденет тебя своим острым концом, вспорет живот и прошьет насквозь. И почему ночью думы тяжелее, чем днем?