Метро 2033. Реактор-2. В круге втором - стр. 2

За столом сидели двое. Их лица скрывала темнота, но это никак не мешало разговору. Они очень давно знали друг друга и не нуждались в зрительном контакте. Потертый камуфляж выдавал в них военных, а цепкие, въедливые взгляды глубоко посаженных глаз говорили о большом жизненном опыте и высоком статусе. Эти люди привыкли приказывать.

– Мы должны этим воспользоваться, – сказал один. – Такой шанс выпадает один раз.

Дима вышел из туннеля и медленно побрел по перрону Маршальской, как вскоре после Катастрофы стали называть станцию Маршала Покрышкина. Илья Ильич, пожилой обходчик, равнодушно махнул ему рукой и направился в свой угол, не дождавшись, ответит Дима ему или нет. Впрочем, им обоим это было все равно. Дима Зорин вместе со своей женой появился здесь два месяца тому назад. Появился неожиданно, на короткое время нарушив размеренный распорядок на станции. Этот момент стал для него тяжелым, сложным, неприятным. С тех пор прошло очень мало времени, и Дмитрий вспоминал те события в мельчайших деталях, испытывая гамму крайне неприятных чувств – страх, стыд, омерзение, отчаяние. Их с женой сразу же разделили, объяснив это необходимостью карантина. Как позже рассказала Лена, ее действительно будто бы держали на карантине – маленькая комнатка местного медицинского пункта, стены из относительно белых простыней, многократное медицинское обследование, которое сводилось к измерению пульса, выслушиванию чего-то в ее грудной клетке и небрежному ощупыванию ее округлого живота. Доктор, если это был доктор, оказался человеком в годах. Его лицо было настолько морщинистым и темным, а пальцы – сухими и холодными, словно он всю жизнь прожил в пустыне. Кормили гостью достаточно сытно, хотя вкус и оставлял желать лучшего. А вообще Лена подозревала, что еду ей давали лишь благодаря ее беременности. Выражение лица, с которым приходящая женщина накладывала порции своей подопечной, ясно давало понять, что из-за нее кто-то в это же время получает меньше.

Условия же содержания Дмитрия мало походили на тот медицинский рай, в котором оказалась его супруга. Больше это походило на допросную. Или пыточную. Зорина привели в маленькое темное помещение, где худощавый человек с курносым, почти мальчишеским лицом сначала вежливо выяснил его имя, звание, род деятельности, имя его жены, откуда и зачем они прибыли. Но когда Дима максимально подробно ответил на все вопросы и попытался отхлебнуть из поставленной перед ним дымящейся кружки, ее выбили из его рук, ошпарив кипятком пальцы и колени. Зорину связали руки за спинкой стула, и началось страшное. Сначала на него начали просто орать, брызжа слюной прямо в лицо. Требовали признаться в каких-то преступлениях, называли имена и места, о которых Дмитрий слышал впервые. Кричали на него сразу несколько человек, задавая вопросы одновременно. Пленник растерялся, не зная, кому отвечать первому, а они все орали и требовали ответов. После каждого его неуверенного «не знаю» следовал удар обрезиненной палкой по столу или по краю стула. Сколько это продолжалось, Зорин сказать не мог. Но, судя по всему, им занимались профессионалы своего дела. Его даже пальцем никто не тронул, а Дима уже был полностью раздавлен. Он не понимал, где находится и чего от него хотят. Голова кружилась, а в виски словно вкрутили два огромных ржавых болта. Зорин сидел, вздрагивая каждый раз, когда палка с грохотом обрушивалась на столешницу или со свистом пролетала рядом с его головой, и тупо повторял: «Не знаю, не был, не знаком…», уже даже не слыша задаваемые вопросы. Еще немного, и он признался бы во всем, в чем бы ни приказали, и подписал бы любую бумагу, даже не читая. Внезапно все это прекратилось. Палачи, словно по команде, разом замолчали и вышли из комнаты. Последний, выходя, выключил свет, оставив Дмитрия в полной темноте. Оставшись в одиночестве, тот зарыдал. Руки оставались по-прежнему связанными за спиной, и слезы с соплями и слюнями беспрепятственно катились по лицу и капали на грязные штаны. В голове шумело, а сердце, казалось, вот-вот выскочит из груди или остановится, не выдержав такого прессинга. В душе Зорина бушевал ураган. Опасение, что с его женой обращаются так же, если не хуже, перемешивалось с подленьким страхом за свою жизнь. Уверенность в том, что он ни в чем не виновен, сменялась трусливой готовностью потакать палачам во всем, лишь бы это все не повторилось. Так страшно Дмитрию не было даже у людоедов. Сейчас Полковник казался ему не таким уж и плохим. Раз за разом Зорин проклинал себя за решение бежать из Томска. Постепенно измученный мозг стал отключаться. Дима несколько раз впадал в забытье, резко вздрагивая, когда тело обмякало на стуле. Наконец, несчастный полностью расслабился и погрузился в сон. Но, как только это произошло, в комнатке резко загорелся свет, намного ярче, чем раньше, и пытка возобновилась. В этот раз палачи перешли к телесным контактам, не сильно, но очень болезненно ударяя по определенным местам Диминого тела. И снова раздавались крики и бессмысленные вопросы. Так повторилось три или четыре раза. Может, больше – Дмитрий потерял счет времени и ощущение реальности. В конце он просто молчал, ожидая, что его начнут бить всерьез и забьют до смерти. Внезапно в комнате загорелся вполне терпимый для глаз мягкий свет, Димины руки развязали, а перед ним поставили новую кружку с дымящимся напитком.