Метро 2033. Крым. Последняя надежда (сборник) - стр. 131

Пилот вздрогнул и уставился на обрез, а потом медленно поднял руки.

– Что тебе нужно? Деньги? Еда? Фильтры?

– Жизнь твоя мне нужна, урод, – почти без выражения сообщил листоноша. – Но сначала я хочу знать, откуда ты такой выкопался и какого фига творишь. Давай на колени.

– Зачем?!

– На колени и руки за голову, – повторил Пошта.

Он прекрасно понимал, что даже против огнестрельного оружия у человека есть шансы. Кинется сейчас, уйдет с линии огня, сократит дистанцию, схватит обрез… Нет уж, мы подстрахуемся. До встречи с Зубочисткой Пошта раньше никого не допрашивал, но сейчас холодная ярость, презрение и отвращение, которые листоноша испытывал к Хозяину Неба, руководили его действиями.

– Имя?

– Игнат, – пробормотал пилот.

– И как же ты, Игнат, дошел до жизни такой? Откуда ты, копать-колотить, здесь взялся?

– Я… Не убивайте! Я все расскажу!

– Рассказывай, рассказывай.

Стоя на коленях и захлебываясь словами, пилот принялся рассказывать.

Он сбежал от ужасов мира еще до Катаклизма. Люди вокруг были либо уродами, либо еще большими уродами, а он один – прекрасный. Бабы – суки, дети – орут постоянно, все дорожает, межнациональные распри, политическая напряженность…

В общем, сделал вывод Пошта, мужик был не только социопатом, но и изрядным мизантропическим дерьмом.

Игнат поступил просто: отчаявшись объяснить окружающим, что им прямая дорога в биореактор, и убедить покончить жизнь массовым самоубийством, неоцененный и очень гордый, он удалился в степь.

Было ему в те годы чуть за тридцать. Делать Игнат толком ничего не умел. Только стихи писать. Гениальные, естественно, и, естественно же, непонятные.

– Хотите, я вам почитаю?

– В другой раз, – внутренне содрогнувшись, ответил Пошта.

– Нет, ну хоть немного. Вот, послушайте: «Ты можешь меня ненавидеть, ты можешь меня не любить, хочу я тебя развидеть, хочу я тебя убить, тупая ты жирная сволочь, во всем обвиняешь меня, но ты же меня недостойна, и я не люблю тебя».

– Хватит. И чтобы больше ни строчки не цитировал, понял? Рассказывай дальше.

Стихи можно было писать и в степи. Чем Игнат и занимался все долгое крымское лето. С людьми он не общался, не считая редких вылазок в чужие сады и огороды – есть-то надо было. Зарос бородой, загорел дочерна, извел несколько пачек бумаги на свою нетленку. Душа требовала, конечно, признания, но воспоминания о жизни среди людей были пока что слишком свежи.

Но осень пришла, по словам пилота, внезапно. Неожиданно подкралась, дрянь такая, нанеся поэту чувствительный удар. Дожди, холодные ветра… Игнат понял, что либо загнется, либо вернется к людям.