Метресса фаворита (сборник) - стр. 23

в гости к барину пожаловал. Ему тут все очень понравилось. Он потом много раз приезжал, в доме есть специальные царские покои. А в покоях, не поверите, не кровать, а диванчик мяконький. Он там всегда останавливается. И строго-настрого Алексею Андреевичу запретил диванчик этот менять. Говорит, на нем ему слаще спится. – Старик улыбнулся, показав голые розовые десны. – А потом, пять лет назад, Василий Петрович Стасов[34] за дело взялся и, как бишь его, Мартос Иван Петрович[35] чугунную колоннаду изваяли со скульптурой в центре, изображающей апостола Андрея Первозванного. В тот год меня и погнала Настасья Федоровна. – Старик вынул из кармана платок и шумно высморкался. – Неблагодарная…

Петрушка и Дуняшка, весело перешептываясь между собой, поставили на стол нарезанную, ломтями в ладонь шириной, холодную телятину, ветчину, блюдо с пирогами в виде лодок, а также огромную кружищу кофе. При виде которой бедный Псковитинов подумал было, что молва права, и каналья Аракчеев действительно шпионит за всем и за каждым, уж больно быстро его люди умудрились разведать привычки скрытного следователя. Кофе был его любимым напитком, и дома он действительно пил его чуть ли не бадьями. Но это дома, а не в гостях, тем более не в доме самого генерала Аракчеева!

– Дуняшка, что за посуда?! – возвысил голос Агафон.

– Какую нашла, дедушка, – еле слышно пролепетала девочка.

– Так спросить надо было, в голубом шкафчике сервиз стоит, чашечки крохотные, нешто за два дня не приметила? А ну, быстро замени эту сраматищу.

– Оставь ее. Пусть еще принесет в правильной чашке, а я теперь это выпью. Не сухомяткой же питаться, – быстро оправился от потрясения Псковитинов.

– Еще что-нибудь изволите, ваша милость? – Старик переминался с ноги на ногу, судя по всему, стоять ему было тяжко. Мимо, руководимый пронырливой Дуняшкой, кучер Ермолай нес тяжелый чемодан барина.

– А не подскажешь ли ты мне, Агафон, находится ли в услужении у графа кормилица его… – Он задумался, как бы мягче высказаться относительно байстрюка. – Как ее? Лукьянова.

– Аглайка-то, так как барчуку она стала без надобности, Анастасия Федоровна отправила ее за реку, в деревню Бабино, там у его сиятельства военное поселение организовано, комендантская рота. Прачкой или при кухне устроена. В прошлом месяце его сиятельство изволил шесть человек туда на порку гонять. Там у него специально обученные люди – мастера… Так, сказывали, видели там Лукьянову-то.

– Спасибо, Агафон, ты свободен, доктора Миллера пришли, если он, конечно, не занят графом.

Когда старик ушел, Александр Иванович отметил в своем блокнотике подозреваемых имя дворецкого Агафона. Собственно, он не верил, что немощный старец мог зарезать некогда уволившую его барыню, но факт, что после ее смерти и, главное, ареста всей прислуги он вернул себе место. Псковитинов представил себе старого, больного Агафона, живущего как обыкновенный приживала в доме родственников, которые, возможно, попрекали свалившегося им на голову старика куском хлеба. Кем был Агафон до своей отставки? Первым человеком в грузинском дворце! Его боялись, с ним советовались, он принимал на службу, судил, рядил – в общем, был на своем месте, и место это считалось весьма завидным. А потом, из-за прихоти какой-то шалавы без роду, без племени…