Метаморфозы. Путешествие хирурга по самым прекрасным и ужасным изменениям человеческого тела - стр. 34
«Этот рог был удален хирургом Артуром Темплом, – написано на нем, – с головы Элизабет Лоу. Он находился в семи с половиной сантиметрах над правым ухом, прежде чем был засвидетельствован Артуром Темплом, Томасом Бёрном, Джорджем Смитом, Джоном Смитоном и Джеймсом Твиди 14 мая 1671. Он рос семь лет. Ей было 50 лет».
На протяжении столетий считалось, что Микеланджело изображает Моисея в момент, когда пророк видит израильтян, поклоняющихся Золотому тельцу, и что выражение его лица отражает безумную ярость. В защиту этой теории Фрейд цитирует двух своих современников, Генри Тоуда и Карла Юсти, которые описывали выражение на лице Моисея как «сочетание гнева, боли и презрения» и как «трепет от ужаса и боли». Когда я, приехав в Рим, отправился взглянуть на Моисея, он показался мне не злым, а скорее настороженным, удивленным и даже немного напуганным. Да, его брови нахмурены, но левая бровь опущена вниз, из-за чего возникает ощущение, что он не озлобленно всматривается, а оглядывается назад, будто не в силах оторваться от чего-то страшного или даже удивительного.
Есть и альтернативная точка зрения: статуя может изображать момент, когда Моисей просит Бога разоблачить себя. Его лицо отражает не злость, а благоговейный страх. Это одна из самых странных и сильных сцен в Библии. Сложно придумать более подходящий момент, который Микеланджело мог бы увековечить. Жаль, что по мраморной статуе нельзя определить, поседели ли волосы Моисея.
Рождение: новая форма сердца
При рождении человек еще до конца не сформирован; он должен быть рожден второй раз.
Мирча Элиаде. Священное и мирское
Первые роды, которые я принял, завершились в конце долгой ночной смены, когда я был еще студентом. Родители младенца приехали в больницу днем, пока мать была еще на первой стадии родов. Поначалу мы были сдержанны и вежливы друг с другом (это был их первый ребенок, и они знали, что это мои первые роды), но спустя часы, наполненные кровью, дерьмом и потом, мы были как старые друзья. Долгое время после моего выпуска я каждый год получал по почте фотографию их дочери в день ее рождения. Куда бы я ни ехал, я отовсюду отправлял ей открытки.
Помню, как тряслись мои руки, когда я впервые взял ее, притихший от ощущения чуда. Она сделала несколько первых вдохов. Когда я наблюдал за тем, как цвет ее тела меняется с бледно-голубого на розовый, мне казалось, что я смотрю на пейзаж, снова обретающий краски после затмения. Мы были на верхнем этаже сельской шотландской больницы, и лучи летнего восходящего солнца отбрасывали золотой свет на голые больничные стены. Я взял полотенце, чтобы высушить новорожденную, перерезал пуповину, когда та перестала пульсировать, и передал девочку матери. Она расплакалась, и я услышал тонкий, но сильный голос, который всего несколько минут назад даже не существовал.