Место под звездами - стр. 19

Вы можете уловить суть моих мыслей, если нет, то все в порядке. Просто я пьян и не контролирую их совсем.

– Ной, – Одиссей поглядел на меня из-под бровей, как на идиота.

Я устало откинул затылок на спинку кресла и размыто улыбнулся светодиодной ленте на потолке.

Если я скажу им… Если я впервые в жизни позволю себе стать тем слабым мальчиком, который из ночи в ночь лил слёзы на подушку и старательно смывал с себя чужие касания, мне станет легче? Я имею на это право – среди темного леса отыскать весну? Имею ли я право не быть одиноким в болоте похоти, в которой я погряз с восьми лет? Они осудят меня за то, кем сделал меня собственный дядя?

Десятки пар глаз ожидающе сверлили во мне сквозные пустые дыры. Такие же пустые, как слова, которые я намереваюсь бросить на ветер, потому что они не поймут. Я в этом убеждён. Более того, они меня даже не услышат. Мы чувствуем по-разному, это заметно по их повадкам, манере речи и привычкам. Им легко в компании друг друга, а я, находясь среди толпы, никого не вижу.

– Меня домогались в детстве, – похоже, это было громко. По крайней мере достаточно, чтобы многие в зале умолкли.

Девочки и мальчики, на лицах которых застыла улыбка, теперь оглядывали меня озадаченными блестящими глазами. Я в них находил сомнения, недоверие, но точно не презрение, потому как они не верят. Я решил поднажать:

– Это был мой дядя. Он творил со мной всякую хрень, ну, типа, знаете, – присел прямо я, активно жестикулируя, руками демонстрировал то, что приличные люди не показывают. – Вот так. Он ещё пытался запихнуть свой член в мой рот, но мне хватило ума отказаться. Жаль, не хватило силы духа избавиться от его тирании.

Удивительно, спустя столько лет, я свободно говорил об этом, причем вслух, будто делился с друзьями интересной историей. Я улыбался им, опуская подробности тех окрашенных в чёрный цвет дней, а сам, до дрожащих костей, хотел уродливо рыдать. Распластаться на полу, залить стены слезами и избавиться от тяжёлой тучи на своей груди, которая росла и до сих пор растёт. Я не чувствую прежнюю боль от воспоминаний и вообще осознания того, что я стал жертвой педофила. Меня эта мысль больше не пугает. Я свыкся, помните? В том то и дело, что я не чувствую больше ничего. Это равнодушие пугает сильнее любой истерики. Мне не все равно, не надумывайте, я просто стараюсь не быть тем мальчиком из ванной комнаты…

Одиссей приподнял густые брови, забыв о сигарете во рту, выплюнул её. Он стал угрюмым, словно хотел прочитать по выражению моего свинцового цвета лица шучу ли я. Но на такие темы нельзя шутить, это жестоко.