Мертвый разлив - стр. 39

У засыпающего либо медитирующего сознания имеются два пути: воспарить в чистые эмпиреи, отрываясь от реалий все дальше, постепенно растворяясь в красочном многоцветье, пока устоявшиеся в мозгу связи не распадутся вовсе; или, зациклясь на единственной идее, погрузиться в мутную одержимость, чреватую манией, если не чем-то похуже. И когда такая идея овладевает сознанием, а затем, не дай бог, “массами”!.. Впрочем, этот путь пока оставим: он явно не для меня. Первый куда интереснее.

Стало быть, накопленные в материальном мире цепочки начинают распадаться. Но не все разом. Сперва рушатся связи послабей – между блоками данных, отражающими реальные события и людей. Потом искажаются сами отражения и принимаются себя вести , выстраивая новые сюжеты и ситуации, пока еще подчиненные логике, мотивированные некими общими законами. Затем и отражения теряют стабильность, а их отношения становятся абсурдней. На этом этапе уже раскручивается “сюр”, все более и более крутой, пока последние остатки реальности не поглощаются хаосом. Может, кому-нибудь это покажется занятным, однако толку от “сюра” чуть – во всяком случае, такая крайность тоже не для меня. Значит, следует затормозить на предыдущем слое, где, собственно, и происходит генерация полезных идей. И мало затормозить, надо еще это зафиксировать. Потому что, когда душа возвращается в привычные пенаты, от сих откровений чаще остаются только смутные и тягостные воспоминания.

Конечно, проще положить рядом листок, а после каждой свежей мысли очухиваться и делать зарубку для памяти. Но это годится лишь для первого уровня воспарения и для весьма мелких идей – идеек, даже идеечек. А прерывать сложное построение на самом подъеме, при дальнем прорыве, ежеминутно курсируя с заоблачных высот и обратно, – так ведь не выстроишь ничего стоящего! Стало быть, нужна непрерывная запись – только вот как ее организовать, не отвлекаясь от полета?

А ведь есть у мозга еще свойство, отличающее его от компа (на сей раз не в лучшую сторону). Ибо при отстуствии регулярных полетов, хотя бы тренировочных, он теряет способность не только к ним, но даже перестает воспринимать новые знания. Не подвергаясь частому расшатыванию, цепочки в мозговых клетках со временем костенеют в жесткие колеи, неуязвимые для внешних коррекций, в упор не замечающие свежих веяний. Прежние знания усугубляются Порядком, становятся догмами, верой, инстинктами (при этом можно знать одно, а верить совершенно в другое – “двоемыслие”), своего рода программами, уже не подвластными рассудку, внерассудочными. На человека будто наползает черная тень, он мертвеет до срока, теряя связи не только с миром хаоса, но и с реальностью. И это – другая крайность.