Мертвый аул - стр. 22
– Кто крайний? – спросила Аюна.
– За мной будете, – проскрипела бабушка, приветливо улыбаясь.
Примерно через двадцать минут дошла наша очередь. Бабушка, за которой мы занимали, вышла из кабинета. Она ободряюще улыбнулась нам и поспешила к выходу. Мы все трое встали.
Я постучалась и на цыпочках вошла в кабинет, следом за мной так же тихо вошли Аюна с Леной и прикрыли дверь. Напротив двери сразу стояла широкая скамья; стол, за которым сидел мужчина средних лет, лысый, как подобает монахам, в красном одеянии. На столе в металлической глубокой миске тлела, почти догоревшая палочка благовония. Внушительных размеров альбом с тибетскими письменами занимал середину стола. И ближе к краю стояло блюдце, до краев заполненное молоком. Рядом лежали несколько потемневших от времени гадальных костей. Плотный, дурманящий запах жженных трав сшибал с ног.
Мы смущенно поздоровались. Кивком головы лама поприветствовал нас и указал на деревянную скамью.
– Сайн байна!* – с достоинством поздоровался Жаргал–багша на бурятском.
– У нас мама пропала… – начала я. Лама поднял на меня умные темно–карие глаза, слушая. В правой руке он перебирал четки. – Вчера шаман посоветовал нам заказать молебен Усан Лопсон.
– Сколько дней уже нету? – спросил мужчина, убирая четки на стол.
– Сегодня уже третий день.
Лама взял спички и поджег новую палочку:
– Год рождения мамы, как зовут?
Я сказала год рождения.
– В каком районе живет?
– Баунтовский.
– Угу, угу, – кивнул лама; открыл нужную страницу в своей книге и нараспев принялся начитывать мантры. Через несколько минут пения, он замолчал. Затем сгреб левой рукой гадальные кости, перебирая их между пальцами, бросил на стол. Поднял глаза на нас и резюмировал:
– Найдется скоро!
Теплой волной хлынула в сердце надежда и я глупо заулыбалась, безмерно поверив ему.
Жаргал–багша поднял глаза к потолку так, будто что-то вспоминая.
– Баунтовский район – это же эвенкийский район?
– Да, эвенкийский, – подтвердила я.
– Ага… Жил я там некоторое время. Давно уже правда. А вы сами эвенки же?
Я на секунду замешкалась с ответом.
– Эвенки, да, – ответила за меня Ленка.
Жаргал-багша откинулся на спинку стула.
– У меня, знаете, хобби такое – я люблю историю, литературу. И на меня очень большое впечатление произвела история с эвенками. С тунгусами.
– Правда? – удивилась я, поскольку впервые услышала от бурятского ламы такое. Как правило, бурятские ламы трепетно относятся к своим традициям и назидательно рассказывают о них при любом удобном случае.
– Конечно! Я в свое время изучал историю тунгусов, – поведал он, – и много размышлял на эту тему. Вы представьте, ваши предки, по сути дела, из лесу вышли всего каких–то сто лет назад! Ну конечно процессы ассимиляции начались еще лет двести назад, может быть, даже триста…– Загоревшийся взгляд ламы поплыл по стенам, речь его стала плавной и изобилующей историческими терминами: – Но по–настоящему, когда началась ликвидация безграмотности в Сибири в двадцатых годах, эвенков принудительно заставили учить русский язык. Понимаете? Принудительно! Детей, значит, эвенков забирали со стойбищ и отправляли в интернаты в совершенно чужую им среду изучать совершенно чужой для них язык и чужую для них культуру! Вы знаете об этом?