Мертвее мертвого - стр. 11
Винни хотел поблагодарить, но из глотки вырвался только невнятный хрип. Впрочем, освободитель понял его и без слов:
– Не стоит благодарности. Приготовься, сейчас я сниму повязку с глаз.
Он приготовился, но, видимо, недостаточно хорошо, перед глазами вспыхнуло так, будто он посмотрел на прожектор маяка с расстояния в несколько шагов. На смену непроглядной тьме пришел непроглядный свет. Винни плотно смежил веки, но лучше не стало. Он застонал.
– Не мычи. Привык к темноте, привыкнешь и к свету, – произнес по-прежнему невидимый освободитель.
– Сейчас полдень? – пробормотал Винни, и сам не узнал своего голоса. Два простых слова прозвучали еле слышно, шепеляво, с хрипом и бульканьем.
Будь Винни на месте собеседника, он бы вряд ли что-то понял, но его освободитель, кажется, отличался завидным разумением:
– Сейчас вечер. Закат. Солнца почти не видно. В сумерках станет полегче. Хотел бы я знать, кто тебя здесь развесил.
Винни напрягся, собираясь ответить, но незнакомец лишь похлопал его по плечу.
– Не спеши, все потом. У нас еще будет время поговорить. Чапа, иди сюда, мы возьмем этого джентльмена с собой. Оберни его одеялом.
Последняя фраза относилась явно не к Винни. Снова прогремели тяжелые шаги. Невидимый Чапа спеленал его, как младенца, легко подхватил на руки. И эти невероятно крепкие руки показались Винни железными.
– Почапали, – велел незнакомец своему молчаливому тяжеловесному спутнику, и тот звучно зашагал, совершенно не таясь и не заботясь об осторожности.
Шли долго. Через некоторое время Винни снова попытался разомкнуть веки. На этот раз получилось лучше. Видимо, уже стемнело и свет больше не выжигал глаза, но зрение его подвело. Винни практически ослеп, мир вокруг состоял для него теперь из крупных светлых и темных пятен, сфокусировать взгляд хоть на чем-то не получалось, и это злило.
Глаза не слушались, язык не ворочался. Интересно, как обстоит дело с телом?
Винни попробовал шевельнуть пальцами, потом рукой, потом хоть как-то пошевелиться, и с ужасом понял, что тело его тоже не слушается. Самое большее, на что он теперь был способен, – это делать резкие нелепые рывки, какими смог привлечь внимание прохожих, когда висел на дереве.
Он замычал, изгибаясь, едва не вывернулся из крепких рук Чапы.
– Тихо, – рядом тут же возникло бледное пятно с хриплым вкрадчивым голосом. – Тихо-тихо. Скоро будет привал, а пока не дергайся.
Такая желанная свобода не принесла ни радости, ни удовлетворения. Его сняли с ветки, вынули кляп, развязали глаза и руки, а, по сути, он остался тем же, чем и был – уставшим сознанием, сотканным из мыслей и воспоминаний, запертым в неподвижном, практически не видящем теле.