Мертвецы не катаются на лыжах. Призрак убийства (сборник) - стр. 3
В этот момент какой-то дюжий носильщик, решивший, видимо, что пора освободить тротуар для вновь прибывающих, бесцеремонно подхватил вещи Тиббетов, сунув по чемодану под мышки, без усилий взяв еще два в руки, и с воплем «Куда, сэр?», не дожидаясь ответа, исчез в здании вокзала.
Генри и Эмми рысцой припустились за ним и очутились возле гигантских весов, на которые были навалены лыжи.
– Что в багаж? – лаконично спросил носильщик, поигрывая несессером Эмми в своей огромной руке.
– Боюсь, я не совсем понимаю… – начал Генри, чувствуя себя практически дураком. Остальные явно все понимали.
– То, что сдается в багаж, здесь проходит таможню, и вы не увидите этих вещей аж до самого Инсбрука, – снисходительно пояснил носильщик.
– Мы сдаем два больших чемодана, – твердо сказала Эмми.
Потом Генри рысью бегал между багажом, носильщиком и билетной кассой, как суетливая, заботливая наседка, вознамерившаяся утолить голод своего выводка червяками, – в роли червяков в данном случае выступали загадочные бумажки, которые железнодорожные служащие, качая головами, с восторгом штамповали, компостировали и скрепляли. Наконец формальности были соблюдены, таможня пройдена, и Тиббеты и с двумя маленькими чемоданчиками благополучно водворились на угловые сиденья, забронированные для поездки в Дувр.
Генри откинулся на спинку, облегченно вздохнув, но так и не избавившись от дурного предчувствия. Пока в купе они оставались одни, шум багажного отделения сменился приглушенными звуками, всегда предшествующими отправлению поезда дальнего следования.
– Надеюсь, Ярд знает, что делает, – заметил инспектор, – потому что я – нет. Я бы предпочел, чтобы мы катались на лыжах в каком-нибудь другом месте.
– Ерунда, – отозвалась Эмми. – А мне нравится. И пока я не увидела никого хоть мало-мальски подозрительного, кроме таксиста и взвинченного носильщика.
Генри посмотрел на жену укоризненным взглядом, говорившим «у стен есть уши», и развернул «Таймс», приступив к разгадыванию кроссворда.
Тиббет не был похож на великого детектива. В сущности, по собственному же заключению, он и не был великим детективом, а был всего лишь добросовестным и наблюдательным полицейским, иногда в ходе расследования проявляющим интуитивное чутье, которое называл «нюхом». Мало кто из начальников не был готов прислушиваться и предпринимать соответствующие действия, когда Генри вдруг говорил: «Нюх подсказывает мне, что мы взяли неверный след. Почему бы не пощупать в другом направлении?» Нос Генри Тиббета, обладающий этим самым нюхом, был такой же симпатичной – и ничем не примечательной – частью его внешности, как и все остальное. Невысокого роста, с седеющими волосами, почти бесцветными бровями и ресницами, он провел большую часть своих сорока восьми лет, стараясь – на удивление, безуспешно – избегать неприятностей.