Мертвая голова - стр. 17

– Значит тебе и карты в руки, – заводи.

       После этого Леша  лезет в кабину грузовика, запускает двигатель, а потом высовывается и кричит,– у него света нету!

       Следует вторая немая сцена, – прерываемая   непечатными  выражениями.

       На дворе уже стоит ночь, в небе  мигают звезды, грунтовка впереди едва просматривается.

       Решаем ехать цугом. Впереди  и сзади  наши  «Уаз» с мотоциклом (для   подсветки),  грузовик посередине.

       На трассу выбираемся почти час, переваливаясь на рытвинах с колдобинами. Останавливаемся на взгорке.

       Вдалеке мерцает огоньками хат село,  за  Донцом  цокает соловей, звонко и дробно.

       Здесь Цуприк передает мне объяснительные гидрологов из планшетки, а затем предлагает  «повэчэрять».

– А у тебя есть? – недоверчиво косится на него Пролыгин.

– Эгэ ж, – отвечает Николай.–  Узяв  вдома, когда  отлавливал грузовик.

– Хоть что-то хорошее, – довольно изрекает  Дюсов.

       Далее мы все подходим к «Ирбиту», из люльки которого участковый попеременно вынимает пластиковую канистру с водой и плетенную из лозы корзину, обвязанную  чистой холстиной.

       Пока все моют руки,  он  накрывает  «поляну».

       На расстеленном у мотоцикла  полотне, в свете фар, возникают   изрядный шмат сала,  крупные огурцы с помидорами, десяток яиц и кирпич хлеба. Последней извлекается   солдатская, в чехле фляга, а к ней  два граненых стакана.

       Когда мы завершаем омовение, все готово.

       Усаживаемся вокруг, Толя берет в руку флягу, отвинчивает колпачок, нюхает.

– Хлебная?

– Ага, житня, –  кивает Цуприк. – Чиста як слеза. Рекомендую.

       Пролыгин  набулькивает себе и мне по четверти стакана, молча выпиваем. Когда круг завершается, и все  утоляют первый голод,–  повторяем.

– Ну, прям, как на пленэре, –  высосав очередное яйцо, довольно щурится криминалист.

– А шо цэ таке? –  вскидывает брови Цуприк.

– Ну, типа, отдых на природе, –  разъясняет Дюсов.

       Прикончив все, что было на «столе», закуриваем и слушаем соловья. Тот теперь разливает трели.

– Гарно   спивае мужик, – говорит Цуприк.

– А почему мужик? – не понимаю я.

– Соловьихи, Николаич, не спивають, – поднимает он вверх палец. – Точно знаю.

       Затем  мы прощаемся с Николаем, его мотоцикл  стрекочет к селу, а опергруппа грузится в машины.

       Впереди «Уаз», за ним грузовик, катят по пустынной трассе.

Лопухнулись

       Было это в то время, когда  страна   жила за «железным занавесом» и не знала  европейских ценностей.

       Бизнес тогда назывался спекуляцией и карался лишением свободы, а за самогоноварение можно было получить три года.