Мертвая долина. Том 2 - стр. 11
И ведь они по доброй воле живут, как овцы в стаде, которых регулярно кормят, заботливо расчесывают, охраняют от живущих в соседнем лесу волков, дают побродить по сочному лугу, выбирая себе травку повкуснее. А время от времени… когда скажут хозяева… кого-то забирают в счет этой сытной и спокойной жизни. Забирают вежливо, тихо и почти незаметно для остальных. К тому же бежать отсюда некуда: Благословенная окружена непроходимыми горами. Свободна только Степь, но там кишмя кишат голодные «волки». Уйти нельзя. Только самые смелые рискуют, а таких мало. И всех их, если не вылавливают опытные пастухи, вскоре загрызают местные хищники.
Но на самом деле судьба у стада всегда одна: рано или поздно каждый баран окажется в разделочной. И с каждого из них когда-нибудь заживо снимут шкуру, не обращая никакого внимания на испуганное блеяние и не видя растерянных влажных глаз. Это — плата. Плата за былое спокойствие, тихую и мирную жизнь, отсутствие холодов, плетей, тугих веревок и цепей. Плата, которая с каждого будет однажды востребована и о которой бараны, как правило, не подозревают. А если и подозревают, то стараются лишний раз не думать, потому что иначе все их размеренное бытие начнет стремительно рушиться. И потому, что тогда им придется оказаться перед очень трудным выбором: покориться неизбежному и оставить все как есть или же рискнуть сбежать, напав на пастуха, и уйти на вольные хлеба. Туда, где волки, голые скалы, холодный ветер. Где нет вкусной травы и где очень велик риск оступиться и нелепо погибнуть, так и не начав как следует жить.
Что выбрали большинство невиронцев, я уже целый месяц имею сомнительное счастье лицезреть во всех подробностях. Что их прельстило в подобной системе, тоже прекрасно понимаю. Правда, одно время я наивно верила, что еще не всех утянуло в это мутное болото мнимого благополучия. Но, видимо, серьезно ошиблась. Потому что на самом деле это стадо не желает ничего менять. Бараны предпочитают послушание борьбе, слепую веру — сомнениям, а наивность — разумности.
«И ведь их уже не изменишь, — внезапно подумалось мне с горечью. — Они слишком привыкли. Смирились. И стали слишком слабы, чтобы бороться». Если даже танцовщицы, когда-то отказавшиеся от сытой жизни в деревне и почти пришедшие к мысли о том, что вокруг творится что-то неправильное, не способны оценить человеческую жизнь… если им меня всего лишь жаль… Нет. Видимо, они ни на что они уже не способны. Слишком слабы. Слишком покорны. Они все стали слишком… рабами. Погасшие души. Мертвые. Лишенные огня. Забывшие надежду. Пустые… как ни горько признавать, но они все до одного пустые. И ни на что больше не годные, как отгоревшие свое головешки.