Мерцание страз - стр. 57
Он выключил свет; странно, подозрительно в свете мерцающих гирлянд освещается его лицо. Корней покрывался испариной. Может, он болен? А может много выпил жидкости и потеет. Но нет. Корней почти не ел и не пил сейчас. Так – чипсиками похрустел, взял кусочек капусты по-грузински. Да и в мастерской не жарко, скорее даже прохладно, окно приоткрыто, фрамуга опять же. Нет. Дело не в окружающей среде и не в выпитых и принятых на грудь промилле. Дело в нервах. Корней волнуется. Позже, по ходу исповеди, он вообще стал трястись, и, поймав Инессин взгляд (она как могла пыталась сделать его сочувствующим), сунул руки под бёдра, под ляжки – чтобы не было заметно, как руки трясутся, руки всех выдают, ещё уголки рта, Инесса это и раньше замечала. Уголки рта у учителей иногда дёргались, Инесса жалела учителей, стольких идиотов им приходится терпеть, Инесса просто диву давалась, какая у некоторых учителей выдержка.
– Вместо эн-гэ полюбил Рождество. Сочельник, звезда. У церкви… Стал набожным. Без церкви не могу. Как убил, так первую свечку и поставил. Постился, исповедовался, ну не как с вами, пересказал незначительные прегрешения, деньги тоже жертвую, немного, как могу.
Инесса запомнила, что Стася уже открыла рот, чтобы откомментить про деньги и прегрешения, что-то типа язвительного: для тебя, мол, деньги не проблема и что не согрешишь, не покаешься, но вовремя опомнилась – хмель от шампанского быстро выветривается.
– Рождество – вот сказка. Хлев, Иисус новорождённый, старцы. Ну и младенцев всех к тому времени покрошили на ремни. – Корней горько усмехнулся.
Инессу не особенно покоробило богохульство: скорее всего последующее настолько жутко, остаётся шутить по-чёрному, юмор такой специфический как защитная реакция организма.
– Небо, звезда Вифлеемская. Даже если тучи, вижу именно ту самую звезду, у меня компас в тучную ночь, в рождественскую ночь. Синие огни, жёлтые, зелёные, лишь бы не бордо. Сугробы синие ночью, вроде как краску на них из баллончика распылили. И свет от фонарей, и тут же тени, такое граффити, трёхцветное, трёхмерное, синя чернота, серый пушистый свет и тёмное почти чёрное – тайное. Тайное, которое никогда не станет явным. Никогда. – Корней выдержал паузу.
Инесса поёжилась. Встала из-за стола, семь шагов к вешалке в прихожей, сняла старушечьи оренбургские платки (мама держала их на шляпной полке для мерзляков). Семь шагов обратно. Инесса протянула платок Стасе, та с благодарностью кивнула и напялила платок на голову как бабушка. Инесса накинула платок на плечи. Вообще-то желательно закрыть окно, но Корней… с него реально капал пот, как будто он физику в тренажёрке с тяжёлой штангой зацепил.