Мемуары старого мальчика (Севастополь 1941 – 1945) - стр. 27
Бабушка в наше отсутствие собрала все со стола и вместе с узлами выставила всю компанию в направлении неопределенном, но ясном. Мы вернулись в хату. Что это были за люди? Что они здесь делали, когда все мужчины Севастополя на войне? Не мог я представить, кто же может в такое лихолетье так себя вести. В воспоминаниях позже подумалось, так это же были дезертиры!
По левому боку нашего дома стоял каменный, окнами на улицу, дом, повыше и побольше нашей глиняной мазанки, стало быть, Подгорная № 18. Хозяйками дома были две пожилые сестрички, очень тихие, очень скромные, интеллигентные (возможно, из «бывших»). Я бывал у них во внутренней комнате несколько раз, по приглашению подобрать книжку для чтения. Поразило то, что стен у комнаты (в обычном представлении) не было. Вместо стен – от пола до потолка стояли полированные, застекленные шкафы с рядами книг в невиданных обложках, тесненных золотом. Свободными от шкафов были только маленькое окошко и такая же узкая одностворчатая дверка. У них были годичные подшивки старых дореволюционных журналов, некоторые из них сестры давали почитать брату Валентину. Кажется, я уже тогда знал, что журналы эти запрещенные, а читать их преступно. Очень надолго остался у нас громадный блок подшивки журнала «Русская иллюстрация». Почему, станет ясно дальше. Какие там были литографические рисунки во всю страницу! Фото с полей Первой мировой войны. Портреты царствующих особ и их челяди. Замечательные иллюстрации к литературным произведениям, которые там печатались, и которые я взахлеб читал, иногда ни черта не понимая. Там на толстой глянцевой бумаге, которой я никогда не видел, вершились события неведомой мне жизни, такой красивой, такой светлой и материально достаточной. Рассматривание картинок притупляло чувство голода.
Так вот, эти милые женщины сдавали большую комнату своего дома, с тремя окнами на улицу, чете Толобовых. Сам Толобов военный водолаз был, вероятно, известным на флоте человеком, жена его Сара – подруга моей тети Тани, сын Алик, в последующем военно-морской офицер. Они рано эвакуировались, все остались живы и жили долго.
Плата за квартиру была единственной материальной поддержкой сестер. Когда жильцы эвакуировались, этот источник доходов исчез. Вероятно, сестры первое время перебивались продажей или обменом вещей. Книги были никому не нужны. Это понятно.
Бабушка, зайдя к ним по соседским делам, увидела, что бедные сестрички варят суп из мелких черных зернышек, семян паутели, (дети называют их цветки грамофончиками), которая летом вилась по стенам двора. На керогазе варилось в черной, как тушь, воде это подобие пищи из семейства бобовых. Бабушка попробовала и посоветовала вылить. Истинно православный человек, моя дорогая бабушка, Мария Васильевна, конечно же, чем-то съедобным поделилась с ними и, сдается мне, что и в дальнейшем поддерживала их чем могла. Прямое попадание, судя по воронке, тонной бомбы, разнесло домик в прах. Гибель несчастных была мгновенной. Громадная груда земли стала их могилой. Это случилось в те времена, когда уже никакие спасательные и поисковые работы не велись. У нас снесло сарай и проломило стену в первую комнату. Дом, который располагался левее, завалило веером от воронки. Там уже никто не жил. Очень жаль ни имен, ни фамилии погибших я не знал. Царствие им небесное!