Memento Finis: Демон Храма - стр. 40
– А твой отец?.. – нерешительно спросил я.
– Я его практически не знала. Когда его не стало, я была совсем маленькой, – как-то отрешённо и грустно ответила Карина, отводя глаза.
После кафе мы долго гуляли по улицам центра города. Спешащие куда-то автомобили, торопящиеся жители мегаполиса, шум большого города – мы не замечали всего этого, это было не с нами, это было даже не рядом, а где-то за стеной, в другой, обычной жизни, казавшейся такой далекой и ненастоящей. Нам было хорошо вместе. Карина, доверчиво прижавшись ко мне, с улыбкой на губах слушала, как я, поймав вдохновение слова за хвост, всё говорил и говорил. О Москве, о книгах, о фильмах, о дальних странах и загадочном слове «корнет-а-пистон», которое, как, оказалось, имеет вполне определённый смысл.
Мы не заметили, как включили фонари. Иллюминация вечернего города раскрасила улицы в разноцветный яркий свет. Суетящийся деловой дневной люд потихоньку уступал город вечернему народу, разноликому, праздному и работящему, печальному и весёлому, но уже не такому одинаковому, как был днём. Мы молча стояли, сцепившись руками, и совсем не хотели расставаться. Мы не успели надышаться друг другом, мы не успели почувствовать друг друга, мы не хотели порознь, в одиночку провести этот вечер. Для того чтобы это изменить, нужно было немного – один вопрос и один короткий ответ. Но так всегда страшно и так всегда жутко волнительно задавать этот, такой разный по форме и содержанию, но всегда такой ясный по смыслу, единственный вопрос дорогому человеку, которого ты не можешь и не должен вот так отпустить. Я потёр нос – признак волнения – и смело, как мне показалось, выдохнул:
– Может, чаю… или там, чего ещё… У меня дома есть прекрасный чай…
Совсем не думал, что буду бояться, обычно мне это давалось совсем легко и непринуждённо. Я стушевался, хотя её глаза не могли меня обмануть, не должны были меня обмануть. Она сказала: «Да».
Прошла неделя согласованного с Ракицким срока, когда я должен был принести очередные страницы своей диссертации. Но работа продвигалась совсем неважно, я не мог сосредоточиться, в голове царил сумбур и лёгкое, весеннее, несмотря на время года, настроение. С непременным желанием повиниться за своё нерабочее поведение я и отправился в университет, думая встретить Ракицкого на кафедре.
На кафедре никого не было, кроме лаборантки Марины. И хотя Марине было уже за пятьдесят, никто никогда её не называл по отчеству. Она работала на кафедре уже очень давно. Я помнил её грозный взгляд ещё с тех времен, когда восемнадцатилетним первокурсником появился на кафедре. Тогда она мне казалась чрезвычайно серьёзным и важным лицом в маленьком научном сообществе отдельной кафедральной комнаты. И только впоследствии, на старших курсах, когда мы познакомились поближе, я открыл в этой строгой, на первый взгляд, женщине весёлого приятного собеседника и очень доброго, открытого человека.