Мелодия во мне - стр. 12
– К тому же вы еще совсем юнец! Полагаю, не больше двадцати двух?
– Двадцать восемь! Я просто выгляжу моложе своих лет. – Кэрролл делает глубокий вдох. – Но кажется, я вас порядком утомил. Пора мне сматывать удочки. Я ведь просто хотел поблагодарить вас, и все!
Я чувствую, как тяжелеют мои веки. Но прежде чем отпустить парня восвояси, я беру с него обещание, что завтра он снова навестит меня. Появляется медсестра и увозит его в палату. На прощание он кладет глянцевый журнал на мою кровать, рядом с фотоальбомами, заполненными фотографиями незнакомых мне людей. И я лишний раз задаюсь вопросом, прежде чем снова погрузиться в сон. Как так случилось, что я ничего не могу вспомнить из своей прежней жизни? А ведь она задокументирована буквально по часам… сотни снимков, и никаких ассоциаций. Никаких!
Пошли уже четвертые сутки после того, как я вышла из комы, полторы недели с момента авиакатастрофы. За это время меня подвергли всем известным на сегодняшний день тестам и обследованиям: МРТ, УЗИ, компьютерная аксиальная томография, пробы на содержание активного кислорода в крови, еще какие-то тесты, названий которых я просто не помню. Со мной имел беседу больничный психиатр, меня проверили на уровень интеллекта (скольких американских президентов вы можете назвать? Выяснилось, что ни одного, но тут вовремя подсуетился мой муж Питер. Он убедил психолога, что у меня никогда не было особой тяги к истории и знаю я ее из рук вон плохо). То есть я сдала массу анализов, прошла все обследования, но так и не приблизилась к главному. Вопрос о том, что именно вызвало потерю моей памяти, остался открытым.
Физически я тоже ощущаю себя пока не вполне в норме. Правда, сегодня с меня сняли шейный гипс, но запястье левой руки по-прежнему в лубке, там вроде обнаружена какая-то трещина. Синяки на спине – видно, повреждены несколько верхних ребер. Во всяком случае, стоит мне пошевелиться чуть сильнее обычного, и тут же острая боль пронзает все тело. Но в целом, если не считать многочисленные рубцы и струпья на лице, с моим телом все более или менее в порядке. Зато голова… То есть если бы не голова, то можно было бы сказать, что я почти здорова.
Мама повесила над моим изголовьем какие-то магические кристаллы. Говорит, они исцеляют. Видно, думает, что она умнее всех остепененных докторов со всеми их званиями и титулами, которые представляют, так сказать, официальную ветвь медицины. И конечно, продолжает без устали пичкать меня нескончаемыми просмотрами слайдов, запечатлевших мою прежнюю жизнь. Но ничего из тридцати двух прожитых мною лет так и не всплыло в моей памяти. Я спросила об отце.