Мелочи жизни - стр. 51

Теперь уже нам не нужно было воровать автомобильные тенты и шить из них сценические костюмы. Теперь мы заказывали одежду в ращентре. В настоящем салоне.

Тамошние мастера знали наши размеры на память и сами искали в журналах про моду последние фасоны.

Что и говорить, мы шиковали. Жизнь повернулась к нам лицом и ульгёалась своей самой ослепительной улыбкой.

И все же это был бег по кругу. Все это понимали. Нас ожидал неминуемым творческий кризис. И тогда Нуртай заявил:

– Хватит петь чужие песни. Пора сочинять свои.

– Ну хорошо. А кто их сочинит? – задал резонным вопрос Ромео.

– Да хотя бы я, – сказал запальчиво Нуртай и удалился.

Мы ждали.

Он появился дня через три. С синими кругами под глазами. Возбужденным. Энергичным. Молча взял гитару и запел.

Мотив показался нам слегка разбитным. Что-то между ранним Шу-футинским вперемежку с поздним Розенбуумом.

Мне запомнилась фраза: «Маруська, эх, Мару-мару-маруська! Я забыл, какого цвета твои синие глаза…»

Нуртай в последний раз ударил по струнам и замолк. Ребята кисло переглянулись. Аплодировать никто не спешил.

М-да. Сермяжная правда размазала наши надежды по асфальту. Занавес, что называется, медленно опустился. Мы поняли, что нам так и придется почивать на лаврах чужих творческих достижений.

И тут – телеграмма. В правление совхоза. Из райкома. На имя директора. Так, мол, и так, приглашаем коллектив ВИА совхоза «Первомайский» «…принять участие в смотре-конкурсе художественной самодеятельности, посвященном 60-й годовщине Ленинского комсомола».

По такому случаю нас заставили вырядиться в строгие костюмы: черный верх, белый низ.

Мы стали похожи на королевских пингвинов. Как вариант – на похоронный квартет.

Выделили автобус.

Есен-ага, провожая нас, твердо сказал:

– Если выиграете – купим новую аппаратуру. Обещаю.

И мы поехали. На совхозном «пазике». С нами – группа поддержки. Преданные фанаты.

А дело было уже к осени.

И тут, за два дня до конкурса, произошла натуральная диверсия. По-другому я случившееся назвать не могу.

Нуртая неожиданно вызвали в военкомат и обрили наголо. Буквально под чеснок. Он, конечно, пытался сопротивляться, но там люди военные. Про искусство ничего не знают. Живут по уставу.

Короче, когда он в таком виде заявился на очередную нашу репетицию, в зале, что называется, повисла мертвая тишина. Примерно такой же сценой заканчивается спектакль «Ревизор».

– Мама! лишь вырвалось у Суслика.

– Нет, это я, – ответил Нуртай и цветисто по-шоферски выругался.

А что прикажете делать? Не отменять же выступление из-за нур-таевской плеши. Да и как директору объяснишь? Он – человек земной. Не поймет.