Мексиканский для начинающих - стр. 1

Кто знает, что это за штука – время? Откуда оно течет и куда вливается? Время притягивает, и время отторгает – это точно!

Прожив сорок четыре года из отпущенного мне времени, я вдруг ощутил, что оно легонько покуда, но уже подталкивает меня к неизведанной бездне.

Хочется сбежать от угрожающего времени. Улететь, уехать, уплыть, ускользнуть… У-у-у-у!

Да черта с два!

Перемещаешься в пространстве, а время твое, твой срок – за твоей спиной, дышит в ухо, кладет лапу на плечо. Жутковато!

Гнездо времени – вот что нужно отыскать. Может, хоть в гнезде своем время не так сурово, не так беспощадно. Может, хоть там есть случай с ним сговориться…

С Петей Фетюковым познакомился я на высоте десяти тысяч метров, в самолете, который дул прямым рейсом на побережье Карибского моря, в Канкун.

Петя был непоседлив – каждую минуту менял положение кресла, то и дело баловался с откидным столиком, залез пальцем в пепельницу, перенажимал все кнопки над головой и долго выкручивал суставчик вентилятора.

Я опасался, что он вот-вот катапультируется или каким-нибудь образом приоткроет иллюминатор.

Время от времени он, как утренний петух, всхлопывал согнутыми в локтях руками, будто помогал самолету набирать высоту.

В конце концов Петя, зыркнув мне в глаза, спросил: «Ну, ты как?!»

Вопрос застал врасплох. Я вдруг задумался, как я, на самом-то деле?

– А я в порядке! – продолжил он без паузы для моего ответа. – Годом очень доволен. Теперь-то и погулять! На Карибах! – и опять всхлопнул своими крылышками, невысоко приподнявшись, как показалось, над креслом. – Эх, ма! Десять минут – полет нормальный!

Затем он стремительно ознакомился с правилами эвакуации, заглянул под сиденье, понюхал гигиенический пакет и – внезапно заснул, сидя по стойке «смирно». «Бастурма», – отчетливо выговаривал он во сне.

Уже над Шенноном Петя весело проснулся.

Ах, каков зал ожидания в этом аэропорту! Особенно в предрассветный час. Или же глубокой ночью. Таким, в минуты оптимизма, я представляю чистилище – мягкий, неопределенный свет, тихие, невесть откуда доносящиеся голоса, едва заметное движение во «фришопах».

И вдруг натыкаешься на знакомые лица. Еще несколько часов назад, в Шереметьево, они были нервны, возбуждены. Сейчас на них – покой и умиротворенность свершенной судьбы. Значительность и мудрость всепонимания мерещатся в каждом шенонском лице.

Особенно хорош бармен! Он, как апостол Петр, движением руки приоткрывает дверь в заоблачные сферы.

В баре мы и столкнулись с Петей вновь – уже как давние приятели. Он успел обследовать все закоулки здешнего чистилища, и был сражен туалетом.

– Слушай, – хлопал он меня по плечу. – Хоть мойся, хоть оправляйся! Так залюбовался, что позабыл, чего хотел! Теперь, видно, потерплю до самолета.

Вот так невероятно быстро у нас с Петей и установились самые доверительные отношения. Чистилище сближает.

Сходя по трапу в аэропорту Канкуна, мы сговорились встретиться часа через три у его отеля.

Долго ли пришлось ожидать, не знаю – время уже свернулось в подобие шерстяного клубка, из которого нитку не вытянешь.

Если о Шенноне поминалось как о чистилище, то надо признать, что отель «Пятое солнце» – это рай в параисо.

Параисо, что тоже, как известно, означает в переводе с испанского «рай», – было вокруг. Нежное Карибское море, белый песок, кокосовые пальмы, девушки, уста которых готовы молвить слово – «хай».

Отель был крепкой райской настойкой, валящей с ног. Описывать его подробно это все равно, что пытаться пересказать прозой «Демона». Или «Капитал» стихами. Все так величественно! Все так просто! «На воздушном океане, без руля и без ветрил!»

Тут были водопады и озера, джунгли и прерии, попугаи и ящеры, хижины и дворцы, дерево и мрамор, плотность и зыбкость.

И вот именно из этой зыбкости возник уплотненный Петя Фетюков. Он заметно приосанился, лицо отяжелело, и глаза глядели, как у полководца, охватывая мир в целом, помимо мелочей вроде меня.