Механика небесной и земной любви - стр. 48
– Как французская вечеринка? Были какие-нибудь интересные встречи?
– Нет, только одна студентка, которая пишет работу по Мерло-Понти. Поспорили о феноменологии.
И это был единственный раз, когда Блейз упомянул Эмили в разговоре с женой.
Харриет ничего не заметила, даже не заподозрила. Ее вера в Блейза не пошатнулась ни на секунду. Как она могла не разглядеть правду в первые же дни – по его сияющему лицу, по особенному дрожанию рук? Блейз до сих пор этого не понимал. Их с Эмили встреча в кафе близ Британского музея закончилась постелью. Это было исступление, взрыв, сметающий все, – так же, как на другом конце катаклизма сметало все непоколебимое доверие Харриет. Грех превратился в пронзительное счастье, перечеркнул все остальное; только для Блейза это был не грех, а его благо, его счастье – сбывшееся наконец. Да, у него появилась темная тайна – но она несла с собой не темноту, а целый новый огромный мир, пронизанный сияющим светом. Все, что он делал раньше, казалось теперь бледным, жалким и неискренним. Жизнь его управлялась отныне чистотой свободного творчества и причинных связей. Темные силы, осмелев, выползли из мрака, в котором прятались прежде, – но он не был их марионеткой. Они фонтаном взмывали до небес, и он парил вместе с ними в потоках ослепительного света. Он никогда не рассчитывал и даже не надеялся встретить женщину, которая бы так идеально вписывалась во все его «странности». То было не просто острое сексуальное блаженство – но полное, безусловное, метафизическое оправдание всего. Мир раскрылся перед ним во всех своих бесконечно дробящихся деталях. Он наконец-то жил – впервые по-настоящему чувствовал себя собой, впервые обживал неведомое прежде пространство своего естества.
У Эмили Макхью имелся уже довольно богатый сексуальный опыт, но ничего серьезного или запоминающегося. Она, как она сразу же объявила Блейзу, никогда еще по-настоящему не любила. Она осталась верна своей судьбе, сохранила свою свободу. Она умела ждать, не желала идти на компромиссы, не утратила надежду, не довольствовалась малым. Блейз приуныл. Выходило, что он таки явил трусость и безверие. Он должен был бродить по лесу столько, сколько нужно, и искать свою пару; должен был верить и ждать. Не то чтобы теперь он проклинал свою женитьбу и тем более Харриет – нет, но он сознавал, что совершил досадную, непростительную ошибку. Терзаясь муками раскаяния, он бесплодно грезил о том, как хорошо было бы сейчас вернуться в прошлое и устроить в нем все, все по-другому. Или о том, чтобы Харриет умерла или просто делась куда-нибудь – в общем, испарилась; но это тоже были бесплодные грезы. Впрочем, когда он был с Эмили, Харриет и так испарялась из его сознания, будто ее никогда не было. Что же до упреков Эмили, то он воспринимал их как драгоценную и желанную добавку к их любви, не менее желанную, чем их «пороки» (им нравилось это слово), вплетавшиеся в саму ткань их совместного существования – вплоть до мелочей, до самых коротеньких словесных перепалок.