Медвежатник фарта не упустит - стр. 17
Впрочем, Лизавете, заскучавшей без Савелия и вышедшей в город, как она сама для себя определила, «осмотреться», не было никакого дела ни до штабеля желто-красных брусков с клеймом Государственного казначейства Российской империи, ни до комиссара Бочкова, о котором она слышать не слыхивала, ни даже до самой Совдепии, в которой она была вынуждена теперь проживать без особого, признаться, удовольствия. Она была настоящей женой своего мужа, не задающей лишних вопросов, раз и навсегда принявшей его сторону, а иногда и помогающей в его противузаконных и рискованных деяниях. Она, конечно, понимала, что подобного рода занятия опасны и преследуются как общественной моралью, так и законом; не единожды она хотела отвлечь Савелия от его воровских предприятий, даже уходила от него, однако всегда возвращалась. Савелий Родионов буквально магнетически притягивал ее своей неординарностью, умом, силой, криминальным талантом и состоянием победителя, которое никогда не покидало его, даже в самые трудные минуты. Ведь стоило только задуматься, что можно проиграть, и ты проиграл! Савелий же почти никогда не проигрывал. Все его аферы, порой невыполнимые с точки зрения трезвого рассудка, оканчивались непременной удачей, а везение, как известно, ходит только рядом с настоящим мастером.
Или дураком.
А дураком Савелий Николаевич Родионов никогда не был. Но главное, и Лизавета не единожды имела возможность убедиться в этом, он любит ее по-настоящему и никогда не предаст. А стало быть, и она его тоже.
Правда, один раз все же состоялся с Савелием крепкий откровенный разговор. Это случилось, когда они были еще не обвенчаны.
Истомленные любовью, некоторое время они лежали молча, думая о своем. Как это часто бывает, слова в эти минуты были лишними. Неожиданно Елизавета произнесла, заглядывая Савелию в глаза:
– Я ведь уже не девочка, Савелий. Я знаю, что ты любишь меня, но мне, как любой бабе, нужна определенность. Кто я тебе: подруга, любовница, жена?
– И то, и другое, и третье, – ответил Савелий, полагая, что у Лизаветы случился очередной бабий каприз. – Разве нам с тобой плохо?
– Нам хорошо. Но я устала от неопределенности. От ожидания твоего ареста. И от этой твоей проклятой «работы», – горько выдохнула она. – Я боюсь, что когда-нибудь тебя все же поймают, и мне придется носить тебе передачи и плакать по ночам в холодной постели…
– Эта, как ты называешь, моя проклятая работа дает нам средства к существованию. Весьма не бедного, надо сказать, – заметил ей уже начавший не на шутку обижаться Савелий.