Медный ангел - стр. 2

Шпагу Виллеру прицепил справа; еще недавно это доставляло ему кучу проблем, но теперь он уже привык. Теодор нахлобучил шляпу с белыми перьями и, прихрамывая, вышел из комнаты.

Как ни странно, конь оказался вычищен, накормлен и оседлан. Теодор с некоторым уважением посмотрел на ленивую физиономию конюха, которого вчера заподозрил в халатном отношении к своим обязанностям, и вознаградил его усилия мелкой монетой. Застоявшийся Фернан, конь Теодора, приветствовал хозяина коротким радостным ржанием. Фернан привык к простору, и здесь, в вонючей парижской круговерти, ему явно было не по себе.

– Терпи, – посоветовал ему Виллеру, выводя коня на грязную улицу. Теодор поспешно сел верхом, чтобы как можно меньше запачкать сапоги и одежду.

Фернан пробирался по узким переулкам, неся своего хозяина по направлению к воротам Сен-Дени.

Парижане – это отдельная нация, решил про себя Виллеру: громогласные, насмешливые, подобострастные, надменные. Простолюдины суетились, как муравьи, важно расхаживали гвардейцы кардинала в красных плащах. Теодор заметил, что передвигаются служивые по двое – по трое, в одиночку никто из них ходить не решался. Это прекрасно характеризовало отношение народа к кардиналу Мазарини, правившему ныне, и его приспешникам. Грохотали колесами кареты, сверкая гербами и позолоченными вензелями на дверцах. Пешеходы безразлично месили грязь: нищие, торговцы, дворяне – все куда-то спешили. Болото, настоящее болото, и множество орущих лягушек.

Теодору едва не вылили на голову помои (промахнулись и выругались), несколько раз приходилось останавливаться, чтобы пропустить экипаж, и прижиматься к стенам, чтобы разминуться с верховыми. Пеших же вообще было сложно не задавить: казалось, они специально лезут под копыта коня.

– Город самоубийц, – сказал Теодор Фернану. Тот был с ним полностью согласен, хотя и ничего не ответил хозяину.

Вот, наконец, и ворота.

Шевалье пропустили без вопросов: кому нужно связываться с дворянином, выглядящим, как отъявленный головорез? Теодор не питал иллюзий по поводу своей внешности. Многолетняя служба в армии оставила отметины не только в душе, но и на теле. Некоторые из них не были видны, но рубец на щеке не спрячешь, да и зачем? Хотя гордиться шрамами Теодор тоже не стал бы. Он принимал все как должное. Он вообще был спокойным и сдержанным человеком.

Только отчего на душе так неспокойно? Шевалье не привык не понимать себя самого, и, столкнувшись с непонятной внутренней тревогой, несколько растерялся. Однако, решил не обращать на нее внимания – авось ответ сам придет рано или поздно.