Медленный фокстрот в сельском клубе - стр. 31
В сравнении со звероподобным механизмом под названием «Хонда», «Ямаха», «Кавасаки» сами хрупкие тельца женщин на них, узкие плечи и своеобразный, очень ловкий, пригнанный охват ног непременно вызывают у соглядатаев гораздо более сильное чувство, нежели при взгляде на автомобилистку – какое-то особое уважение в смеси с умилением (кроме, конечно, женоненавистников, считающих, что баба за рулём – обезьяна с гранатой, а на мотоцикле тем более).
Бесспорно, женщина на мотоцикле, едущая даже на скорости потока, более привлекательна, чем в автомобиле, ну и конечно, чем на велосипеде, который кажется недостойным женщины по своей хрупкости и пронырливости.
(Автомобиль же, несмотря на свои удобства и размах, слишком укрывист, женщина в нём будто в мусульманской абайе, обнаружена лишь отчасти).
А на мотоцикле она словно на породистом скакуне, вся на виду и царит.
Вар-Вар давно уже пережила период езды напоказ, давно перестала отмечать всякий мужской взгляд из окон машин, их заигрывание на остановках у светофоров.
И сегодня она вполне наслаждалась свободным полётом своего «японца» после зимнего автомобильного затворничества, ехала будто в счастливом сне по знакомому маршруту, и в те минуты, как за стеклом её шлема, кренясь то вправо, то влево, проплывали здания проспекта Мира с архитектурными излишествами середины прошлого века, она думала…
Впрочем, для начала надо сказать, о чём она не думала.
А не думала она сейчас, и вообще никогда, как и всякая женщина фертильного возраста, об уже свершившемся в её жизни и плохом и хорошем.
Не думала о голубых детских временах на съёмной подмосковной даче с гамаком или в черноморском Лоо, о первой влюблённости в популярного старшеклассника, открывшего к ней дорогу другим парням и мужчинам.
Старалась никогда не вспоминать и о двух своих браках, по странной закономерности произошедших с «простыми рабочими парнями», хотя она всегда была окружена учёной, художественной молодёжью.
Даже о Рыжем – однокурснике из универа на журфаке – и их подъёмной, трепетной, настоящей любви в конце бешеных девяностых, о его отъезде собкором в Дублин и об одновременно случившемся – от отчаяния, обиды, назло – аборте «от него» не вспоминала Варя никогда, во избежание невыносимых мук (резала вены после проводов Рыжего в Домодедово).
Но всегда помнила Варя в последнее время и об этом думала она сейчас, проносясь на мотоцикле по проспекту в окружении сотен машин, о недавнем возвращении Рыжего в Москву в состоянии семейной разрухи с «какой-то полячкой» и в озарении любви к ней, Варе.